Наследники Византии. Ольга Ранцова

всех. Отрока того в подклеть посадили, – услышал Миша позади себя голос Иллариона.

      Дворский стоял на пороге, и с почтением взирал на боярина.

      – Доску забили?

      – Забили. Забили сразу же.

      Во всем этом был его, дворского, недосмотр, и Илларион собрался уже виниться, но Семен Иванович нахмурился, кивнул, и дворский тот час исчез.

      – Он не смел со мной драться! – закричал Миша, – Не смел!

      – Да, не смел.

      Семен Иванович посмотрел сначала на старшего сына, потом опять на Михаила.

      «Гуся» знал весь Переяславль Рязанский. Это был горький пьяница, шатавшийся из дома в дом, перебивавшийся кой-какими заработками и тем кормивший свою большую семью. Его давно должно было лишить священнического сана, но епископ попускал этому греху, ибо священнослужителей не хватало, люди роптали, что иного батюшку приходится ожидать и день, и два, дабы отслужить в доме молебен, причастить больного.

      Поставив перед собою младшего сына и строго отсекая все его попытки оправдаться, боярин сказал:

      – Тебе ни я, ни крестный Алексий, ни мать твоя, никто не говорил, что оскорбить священнослужителя – величайший грех?! Ты слышишь об этом ежедён, и ты посмел непотребными словами обзывать батюшку?!

      Мишаня набычился, стал похож на косматого телёнка. Это упрямство младшего сына больше всего злило Семена Ивановича.

      – Какой бы священник не был, – чувствуя, что по-пустому начинает гневаться и возвышать голос, прикрикнул боярин, – никогда не смей! Понимаешь ты меня?! Даже в грязной кружке святая вода остается святой! Пока он не лишен сана, на нем священническая благодать… Приселок!

      Дядька, стоявший за дверью, заскочил опрометью.

      – Неси розги!

      Мишка уперто молчал.

      – И месяц не будешь выезжать на коне!

      Вот тут-то Мишута взвыл:

      – За что?!

      Глава 6 Школа

      «Учи дитя, пока поперек лавочки лежит,

      а как вдоль лавочки ляжет, тогда поздно

      учить»

      русская народная пословица

      Наступил десятый месяц 6995 года именем студен. Михаилу пришло время школьного учения. Рано утром сенная девка Дарья вошла в горницу боярчат, открыла зимние ставни, оббитые полотном, и сразу неяркий свет из слюдяных окошек пополз по большому турецкому ковру, улыбнулся причудливым цветам и травам, которыми была расписана горница. Мальчики спали. Миша поморщил нос, натянул повыше одеяло и стал похож на сонного хомячка в норке. Несколько минут Дарья любовалась им, улыбаясь каким-то своим девичьим мыслям. Потом, плавно покачивая бедрами, пошла к изразцовой печи, приложила ладони – в горнице было прохладно. Тут в дверь вошел Приселок, позвякивая кувшином с водой.

      – Чего шумишь, Ирад! Дай дитю паспать, шкалярику нашему.

      – Та, баярин заругает, – отвечал однорукий дядька.

      Дарья жалостливо покачала головой, и её толстая русая