Наследники Византии. Ольга Ранцова

ваш господин, – сказал четырем отрокам дворский, – его бойтесь, его слушайте.

      Миша резво соскочил с коня, подошел к мальчикам, разглядывая их как каких-то зверей заморских. Илларион следил за тем, что бы ребятишки как можно ниже поклонились хозяйскому сыну, а сам почтительно сказал:

      – Это отроки, хоть и бедные, Михаил Семенович, но крови господской. Будут тебе служить.

      – А играть с ними можно? – вопросил Миша, опять как-то скоса поглядев на мальчиков.

      Дворский, скрывая улыбку, серьёзно объяснил:

      – И играть можно. А то зазорно тебе, сыну боярина, с дворовыми бегать.

      – Ну, пошли!

      Мишута понял для себя уже все, рассмотрел мальчиков, и к нему вернулась прежняя живость и проказливость. Не слушая Иллариона, боярчонок потащил отроков за собою в сад, побежал – мальчики неслись за ним со своими котомками, наполненными матушкиными пирогами «на дорогу».

      – Да бросьте вы их! – кричал Мишута.

      Возле псарни раздался веселый заливистый лай. Холоп проворно отворил калитку.

      – Щенки, – тоненьким голоском воскликнул один из мальчиков, – какие!

      Мишка елозил толстых бутузов, трепал за холки, давал гладить мальчикам.

      – Наум, открой медвежатню, – приказал он.

      – Господин не велел, – отвечал холоп.

      Мише хотелось пристукнуть ногой, закричать, но с волей отца всё равно не поспоришь.

      – У нас был медведь – Сысой, – сказал барчук мальчикам, – он мог на задних лапах стоять и кланяться. И медвежата есть. Они такие хорошие, лучше щенков. Когда Архип хотел их у медведицы забрать, так она его чуть не заломала. А еще…

      Где-то издалека, с улицы, послышались свист и крики: «Гусь! Гусь!».

      – Айда смотреть! – выкрикнул Миша, – Гусь идет…

      Отроки бросились за своим толстым и проворным господином через кусты, к забору, обдирая ветхую одежонку, штопанную – перештопанную заботливыми матерями. Миша отодвинул плохо приколоченную заветную доску, и через этот тайный лаз оказался на улице.

      – Гусь! Гусь! – тут же закричал он, припрыгивая и похлопывая руками себя по бедрам.

      Отроки тоже осторожно, один за другим, вылезли через щель на улицу.

      Кого дразнит барчук, было ясно. По дороге шел странный человек в пыльной рясе, сгорбленный вперед, с оттопыренным задом, с длинной шеей и носом – клювом. За ним бежала ватажка босоногой посадской ребятни и тоже верещала разноголосо: «Гусь! Гусь!». И тут один из «бедных отроков», привезенных служить Михаилу Семеновичу, быстро и цепко закрыл рот барчуку. Миша дернулся, отбросил руку мальчика.

      – Ты что? – крикнул.

      Отрок ясно и неуступчиво смотрел на него:

      – Нельзя дразниться, – сказал, – и старших… и священника…

      Мишута скривил «рожу»:

      – Ме-е-е-ме-е-е-ме… идет коза рогатая, за малыми ребятами, кто титьку сосет, того рогами бодет…

      – Я титьку не сосу. А дразниться –