Горбун, Или Маленький Парижанин. Поль Феваль

благотворных микстур, которые сам он называл бальзамом долголетия.

      При этих словах все виртуозы шпаги разразились хохотом.

      – Битый туз! – бросил Плюмаж. – Да ты великолепный рассказчик! Продолжай!

      Господин де Пероль вытер со лба выступивший пот.

      – Принц Филипп Гонзаго, – продолжал Галунье, – частенько навещал добрейшего Пьера Гарба.

      – Тише! – невольно воскликнул Пероль.

      – Громче! – закричали храбрецы.

      Они от души веселились, тем паче что знали: цель этого спектакля – увеличение платы.

      – Продолжай, Галунье, продолжай! – кричали они, тесней окружив нормандца и Пероля.

      А Плюмаж, ласково погладив своего помощника по затылку, произнес прямо-таки отеческим тоном:

      – Ризы Господни! Малыш имеет успех.

      – Мне очень жаль, – промолвил Галунье, – что я вынужден повторить слова, которые, похоже, не по нраву господину де Перолю, но истина состоит в том, что принц Гонзаго весьма часто навещал Гарба, вне всяких сомнений, чтобы набираться у него знаний. И как раз в это время юный герцог де Невер стал чахнуть.

      – Клевета! – крикнул Пероль. – Гнусная клевета!

      Галунье с невинным видом поинтересовался:

      – Мэтр, а разве я кого-нибудь обвинял?

      Подручный принца Гонзаго до крови прикусил губу, а Плюмаж бросил:

      – Милейший господин де Пероль больше не будет таким невоздержанным.

      Тот вскочил.

      – Надеюсь, вы мне позволите уйти отсюда? – со сдержанной яростью осведомился он.

      – Ну конечно! – смеясь от всей души, отвечал гасконец. – Мы даже проводим вас до замка. Добряк Келюс, наверно, уже проснулся, так что мы объяснимся с ним.

      Пероль рухнул на табурет. Лицо его позеленело. Безжалостный Плюмаж протянул ему стакан.

      – Выпейте, подкрепитесь, – предложил он. – А то у вас такой вид, будто вам худо. Всего глоточек… Не хотите? Тогда просто посидите, придите в себя и позвольте говорить этому плуту-нормандцу. Он красноречивей, чем адвокат в парламенте.

      Брат Галунье благодарно поклонился Плюмажу и продолжал:

      – Начались толки: «Ах, бедный молодой герцог де Невер умирает». Забеспокоились и двор, и город. Еще бы, Лотарингский дом – один из самых знатных домов во Франции! Король осведомлялся о его здоровье. Филипп, герцог Шартрский, был безутешен…

      – Но еще безутешней, – прервал его Пероль, сумевший придать своему тону проникновенность и убежденность, – был Филипп, принц Гонзаго!

      – Боже меня упаси противоречить вам! – воскликнул Галунье, чья неизменная любезность должна бы послужить примером всем спорящим. – Я даже уверен, что принц Филипп Гонзаго был крайне огорчен, и вот доказательство тому: каждый вечер, облачившись в ливрею лакея, он приходил к мэтру Гарба и всякий раз с унылым видом повторял: «Это слишком затягивается, доктор, слишком затягивается!»

      В низеньком зальце кабачка «Адамово яблоко» сидели сплошь убийцы, и тем не менее все они содрогнулись. Холодок пробежал по спине у каждого. Плюмаж грохнул кулаком по столу.