Моя борьба. Книга пятая. Надежды. Карл Уве Кнаусгор

вряд ли. Если, конечно, где-то в мире не обретается мой клон.

      – Да точно говорю, – сказал я, но поняв, что ничего не добьюсь, положил на стул пакет, подошел к термосу, взял одну из составленных пирамидкой пластиковых чашек и налил кофе.

      Я видел его имя на учебнике, отчего же он не желает сознаваться? Ведь нет ничего постыдного в том, что ты написал учебник для начальной школы? Или все же есть?

      Я уселся, закурил и пододвинул пепельницу. Сидевшая напротив темноволосая женщина средних лет наблюдала за мной. Перехватив мой взгляд, она улыбнулась.

      – Эльсе Карин, – представилась она.

      – Карл Уве, – сказал я.

      Рядом с ней читала книгу девушка лет двадцати пяти, светлые волосы, стянутые в хвост, придавали ее лицу напряженность, маленькие поджатые губы – строгость, а брошенный на меня короткий взгляд, в котором я уловил недоверие, только усиливал впечатление.

      С другой стороны от девушки сидел парень, ее ровесник, высокий и тощий, с маленькой головой, торчащим кадыком и характерно выпяченными губами, в его облике проглядывало что-то официальное и заурядное.

      – Кнут, – представился он, – рад познакомиться.

      В кабинет вошли еще двое, бородатый мужчина в очках, клетчатой фланелевой рубахе, голубой куртке спортивного покроя и коричневых вельветовых брюках; я подумал, что он похож на продавца в букинистическом магазине комиксов или вроде того. Вместе с ним зашла девушка, невысокая, в черной свободной куртке, черных брюках и массивных черных ботинках. Волосы у нее тоже были темные, и за то короткое время, что я смотрел на вошедших, она дважды успела откинуть их назад. Зато губы у нее казались чувственными, а темные глаза походили на два уголька.

      – Петра, – сказала она, выдвигая стул.

      – А меня зовут Хьетиль. – Мужчина лукаво улыбнулся столешнице.

      Девушка два раза моргнула и растянула губы к клыкам, словно собираясь зарычать.

      Чтобы не пялиться на них, я стал смотреть в окна на фьорд, на противоположной стороне которого виднелся док, где ржавело большое судно. Дверь опять отворилась, и на пороге появилась женщина лет тридцати – тридцати пяти, худощавая и излучающая уныние всем своим обликом, кроме глаз, живых и радостных.

      Я глотнул кофе и снова исподтишка взглянул на брюнетку. Черты лица тонкие и правильные, но аура тяжелая, почти суровая. Она посмотрела на меня, я улыбнулся, но ответной улыбки не последовало, и я, покраснев, затушил окурок в пепельнице, достал блокнот и положил на стол перед собой.

      – Кажется, все на месте. – Рагнар Ховланн и Юн Фоссе отошли к противоположной стене, где висела доска, и сели.

      – Сагена дождемся? – спросил Фоссе.

      – Еще пять минут подождем, – согласился Ховланн.

      По крайней мере, я тут младший, причем с немалым отрывом. Я где-то читал, что средний возраст начинающего писателя в Норвегии составляет тридцать с гаком лет. А мне будет больше двадцати. Но некоторые другие тоже до среднего возраста не дотягивают. Петра, Строгая, Кнут, Хьетиль. Им всем