Моя борьба. Книга пятая. Надежды. Карл Уве Кнаусгор

Асбьорн.

      – Ага, – согласился я, – проходите!

      Я закрыл за ними дверь, а они остановились посреди комнаты и огляделись.

      – А у тебя тут хорошо, – сказал Ингве.

      – Угу, – промычал Асбьорн, – и вообще в таком месте жить круто. Но знаешь что?

      – Что?

      – Вот этот постер с Джоном Ленноном – лучше сними его. Он не катит.

      – В смысле? – удивился я.

      – Таким в школе страдают. Джон Леннон. Черт-те что. – Он заулыбался.

      – Ты тоже так думаешь? – Я повернулся к Ингве.

      – Ясное дело, – подтвердил он.

      – А что мне вместо него повесить?

      – Да что хочешь, – ответил Асбьорн. – Хотя бы нашего кантри-энд-вестерна. Бьоро Холанна, например.

      – Мне вообще-то битлы нравятся, – сказал я.

      – Да ладно, – не поверил Асбьорн, – только не битлы.

      Он повернулся к Ингве и снова улыбнулся.

      – Ты вроде говорил, твой младший братишка хорошую музыку слушает? И что у него собственная программа на радио?

      – Никто из нас не совершенен, – сказал Ингве.

      – Вы садитесь, – пригласил я.

      Хотя меня и задел этот разговор и кровь ударила мне в голову, но стоило Асбьорну высказаться насчет постера, как я тотчас же и сам увидел, до чего тот по-школьному выглядит, и все равно меня распирала гордость от того, что эти двое сидят у меня в квартирке, среди моих вещей.

      – Мы собирались дойти до центра и взять по латте или чего-нибудь наподобие, – сказал Ингве, – пошли с нами?

      – Может, лучше тут кофе выпьем? – предложил я.

      – Нет, в «Опере» уж точно лучше, – возразил Ингве.

      – Ну да, разумеется, – сказал я, – тогда подождите, я оденусь.

      Когда мы вышли на крыльцо, и Асбьорн, и Ингве надели солнечные очки. Мои остались в квартире, но вернуться за ними я постеснялся, так что махнул на них рукой и зашагал с Асбьорном и Ингве вниз по мокрым улицам, блестящим в лучах солнца, которое пробивалось сквозь прорехи в тучах.

      Асбьорна я видел всего раз-другой, и толком мы с ним еще не разговаривали, однако я знал, что Ингве прислушивается к нему, а значит, и мне тоже надо к нему прислушиваться. Я заметил, что он много смеется, а затем резко умолкает. Волосы у него были короткие, на полноватых щеках намечались бакенбарды, а глаза были внимательные и добрые. Порой в них появлялся задорный блеск. Как и Ингве, в тот день он оделся в черное: черные «левисы», черная кожаная куртка, черные «мартенсы» с желтой строчкой.

      – Круто, что тебя в Академию писательского мастерства приняли, – сказал он, – а Рагнар Ховланн просто офигенный. Ты его читал?

      – Вообще-то нет, – сказал я.

      – Почитай обязательно. «Полет над водой» – лучший норвежский студенческий роман.

      – Серьезно?

      – Ага. Или лучший норвежский бергенский роман. Совершенно за гранью. Да, Ховланн правда сильный. И ему Cramps нравятся. А это уже немало!

      Я заметил, что они вообще