Моя борьба. Книга пятая. Надежды. Карл Уве Кнаусгор

бумажку с номером общежития в Фантофте, бросил в щель пятикроновую монетку, набрал номер и прислушался. Ответил молодой мужской голос, я попросил позвать Ингвиль, он ответил, что здесь никого с таким именем нет, я сказал, что она должна была въехать, но, наверное, пока не въехала, – а ведь верно, сказал он, одна комната пустует; я извинился за беспокойство, он ответил, ничего страшного, и я положил трубку.

* * *

      Около семи в дверь позвонили. Я открыл. На лестнице стоял Юн Улав.

      – Привет! – удивился я. – А как ты меня нашел?

      – У Ингве узнал. Впустишь?

      – Да, конечно!

      Я не видел его с самой Пасхи, когда мы ездили в Фёрде, где я и познакомился с Ингвиль. Он учился здесь, в Бергене, на юриста, но, насколько я понял из почти получасового его рассказа, немало времени и сил уходило у него на работу в организации «Природа и молодежь». По натуре он всегда был идеалистом: однажды летом, когда мы жили у бабушки с дедушкой в Сёрбёвоге, – нам тогда было лет двенадцать-тринадцать, – как-то раз мы слезли с велосипедов и стали обсуждать местных девчонок, я назвал одну из них тошнотной, и тут он перебил меня, выпалив: «На себя посмотри!» Чтобы скрыть смущение, я сделал еще несколько кругов на велосипеде.

      Я навсегда запомнил тот момент, его внимание к остальным и стремление защитить их. Мы поболтали, выпили кофе, он пригласил меня в гости к себе, он жил неподалеку, я, естественно, согласился, и вскоре мы уже спускались с холма.

      – Ты летом с Ингвиль не виделся? – спросил я.

      – Пару раз, мельком. Как у нее дела? Вы же переписывались, да?

      – Ага. Переписывались. Она скоро тоже в Берген приедет, хочу с ней встретиться.

      – Что, зацепила?

      – Это слабо сказано, – признался я, – у меня таких чувств ни к кому еще не было.

      – Вот ужас-то. – Он рассмеялся. – Ну вот мы и пришли. – Он остановился у одной из дверей высокого длинного кирпичного здания напротив канатной фабрики. Деревянные лестница и крыльцо придавали зданию какой-то беззащитный, почти убогий вид. Квартира состояла из двух крохотных комнатушек, туалет располагался в общем коридоре, душа не было. Когда Юн Улав отлучился в туалет, я ознакомился с его коллекцией пластинок, небольшой и собранной бессистемно, некоторые были приличные, некоторые – паршивые, некоторые – из тех, которые покупали все, стоило им выйти, парочка по-настоящему хороших, например Waterboys, парочка похуже, к примеру The Alarm. Такое собрание бывает у тех, кто сам по части музыки не особо, но не хочет отставать от других. Впрочем, когда-то Юн Улав выступал в группе, играл на саксофоне, именно он в детстве обучил меня основному ритму на ударных, как соединять вместе тарелки, малый барабан и большой.

      – Надо будет нам с тобой выбраться куда-нибудь, – сказал он, вернувшись, – и приятелей моих позовем.

      – Это все те же, что и раньше?

      – Ага. Надеюсь, они никуда от меня не денутся. Идар и Терье – с ними я в основном и общаюсь.

      Я встал:

      – Ладно, договоримся. Мне