Три минуты молчания. Снегирь. Георгий Владимов

а мы отзовёмся по имени-отчеству. Знамо дело, не первый год за границу ездим. А солдаты тем временем обшарят всё судно и выведут этих женщин на палубу – назад отвезти, в порт. Дело уже будет к ночи, в Тюве сколько только можно прокантуемся, хотя там делов часа на четыре, не больше. Тут мы в последний раз этих женщин увидим – под нашим бортом, под прожектором, будем орать им: «Ты там смотри, Верка (или Надька, или Тамарка), гулять будешь – узнаю, слухом земля полнится и море тоже, мигом аттестат закрою, и кранты нашей дорогой любви!» А они нам снизу: «Глупый ты, Сенька (или Васька, или Серёга), говори, да не заговаривайся, люди же слушают, когда ж это я от тебя гуляла, я себя тоже как-нибудь уважаю!» И катер нырнёт в темноту, покачивая топовым[21], повезёт наивернейших наших жён, невест и подружек, – я за них ручаюсь, с кем-нибудь из этих и я вот так же прощался за занавеской.

      Одним словом, койки мне сразу не нашлось, а это худо дело, я вам скажу, койка в море – это твоё прибежище, в ней не только спишь, в ней читаешь книжки и пишешь письма, в ней штормуешься – это значит, лучше, когда она вдоль киля, а не поперек. Но такой уж я невезучий, это надолго. Ладно, я закинул чемоданчик в верхнюю, у двери, и пошел.

      И только я показался в капе, уже меня какой-то верзила кличет, в безрукавке-выворотке, без шапки, в шлёпанцах на босу ногу:

      – Вахтенный! Флажок почему не поднял?

      – Может, он поднят?

      – Нет. Мне диспетчер звонит. Надо поднять.

      Я влез на ростры[22], пробрался между шлюпками к корме и поднял флажок – весь замасленный, линялый, в копоти, – разглядит его там диспетчер в бинокль или нет? Я закрепил фал и спустился. А тот верзила меня ждал внизу, на морозе, приплясывал в своих шлёпанцах. Ну, такому ничего не сделается – лицо младенческое, румянец во всю щёку, и в пухлых плечах дремучая, должно быть, силища.

      – Новенький, аттестат будешь оформлять?

      – Матери в Орёл.

      – А бичихи – нету?

      – Нет пока.

      – И алиментов не платишь? Что ж ты такой?

      – Такой уж…

      – Ну, и я такой. – Протянул мне ручищу розовую, в крапинах. – Выбери время, зайди. Ножов моя фамилия. Жора. Второй штурман.

      – Хорошо.

      – Вот так. Свои будем. Стой вахту, не сачкуй.

      Зашлёпал к себе вприпрыжку. И тут же меня с берега позвали:

      – Вахтенный!

      Стоял на пирсе мужичонка, весь в бороде, поматывал концом шланга.

      – Воду будем брать ай нет?

      – Обязательно, отец.

      – Ну дак валяй, откупоривай танки-то. Какой я тебе отец? Я ещё тебя перемоложе.

      Хорошо же я выглядел после вчерашнего!

      – Вода у тебя – питьевая?

      Он для чего-то на шланг поглядел.

      – Нет, вроде мытьевая.

      Я вывинтил пробку, приладил шланг, махнул ему рукой. Он своему напарнику махнул, такому же бородатому. А тот ещё кому-то. Так и домахались до водокачки.

      – Вахтенный! – опять кричат.

      Повар кричал с камбуза. Машина привезла продовольствие. Я к ней подвёл лебёдку, петлёй обвязал

21

Белый огонь на топе (верхушке) мачты.

22

Шлюпочная палуба.