Три минуты молчания. Снегирь. Георгий Владимов

компании уже не встретиться. Сегодня же на моё место другой придёт – как в том анекдоте: «Спи скорей, давай подушку».

      Они себе покуривали, а я собирался. Чемоданчик ещё был крепкий, две пары белья на смену, три сорочки и галстук, и шапка меховая, и золотые часики, а пальто и костюм я на хранение решил оставить – одолжил у соседей иголку и химический карандашик, зашил в мешковину и написал: «Шалай С.А. Ждать меня в апреле. СРТ-815 “Скакун”». Вот всё, что я нажил. И ещё курточка. Ну, с ней ничего не сделалось, и кровь хорошо замылась, никаких следов. Да, вот и пачка осталась «Беломора», на сегодня хватит, а завтра можно и в кредит брать в лавочке у артельного. А если сегодня и вправду отойдём, то и деньги мне ни к чему, сами понимаете. Вот если б они были, тогда другое дело. Ну, ладно, что теперь говорить.

      – Счастливо, негритята!

      – Тебе счастливо, дикарь.

      – Встретимся в море?

      – Возле Фарер.

      Мы посидели, как водится, и я всем пожал лапы – ещё тёплые, вялые со сна.

      Сколько же раз я уходил отсюда? Дайте вспомнить. Ну, не из этой комнаты, все они на один лад: пять коек с тумбочками, стол под газеткой, потресканное зеркало на стене и картина – люди спасаются на обломке мачты, а на них накатывает волнишка, баллов так на десять – чёрта лысого спасёшься! На другой стене – пограничный дозор в серых скалах вглядывается в серое море, старшина ладошку приставил ко лбу – бинокль у него, наверно, в воду свалился. Да, без воды нам, конечно, не обойтись на берегу. Ладно, пускай висят. А я пошёл.

      На выходе вахтёрша меня остановила:

      – Погоди, сынок, у тебя за семь суток не уплочено.

      Вот этого я не учёл Семь дней – это, значит, семьдесят копеек. Я вынул свои сорок. Она поглядела на меня поверх очков, вздохнула.

      – У соседей не мог одолжить?

      – Меньше десятки занимать – несолидно.

      – Ладно, сама за тебя заплачу. Упомнишь?

      – Забуду. Вы напомните, пожалуйста.

      – Постой, я тебе пропуск выпишу.

      Я показал ей, что у меня в чемоданчике, а пропуск порвал и кинул в плевательницу. Кому же его показывать? Той же вахтёрше.

      – До свиданья, мамаша.

      – Ступай, счастливо тебе в море.

      Была ещё самая ночь, когда я выходил, со звёздами. Я пошёл по тропке, вышел на набережную. Порт переливался огнями, до самых дальних причалов, вода блестела в ковшах[19], и весь он ворочался, кипел, посапывал, перекликался тифонами и сиренами, и отовсюду к нему спешили – толпами, врассыпную, из переулков, из автобусов.

      На углу Милицейской я остановился. Четверть десятого было на моих. Она уже там, на работе. Она минута в минуту приходит. Не то что я к отходу. Монеты у меня для автомата не было, но я зато способ знаю.

      Подошёл там к трубке мужчина.

      – Нельзя, – говорит, – она в лаборатории. И мы по личному делу…

      – Ах, какая жалость! Тут к ней брат приехал…

      – Из Волоколамска?

      Так и есть, нарвался я на очкарика.

      – Ну, нельзя – не зовите. Только передайте: тот самый звонил, ему сегодня в море, просил

19

Ковш – часть портовой акватории, углубление, ограниченное с трех сторон причалами.