Присягнувшая Черепу. Брайан Стейвли

влюбленной женщины, – довольно промурлыкала Эла.

      Я разглядывала ее лицо и не находила следов трех выпитых кувшинов. Она, даже сидя неподвижно, казалась проворной.

      – Не влюблялась я в него. Я была в бешенстве.

      Она крутила в пальцах тонкую ножку бокала. В Рашшамбаре бокалами пользовались редко – к чему эта пустая роскошь, когда глиняные чашки служат не хуже? – но Эла обращалась с невиданной посудиной легко и привычно.

      – Бешенство, допустим, еще не любовь, но ведет к ней короткой дорожкой.

      – Ты еще скажи, что все едино, – выпучила я глаза, – что наслаждение есть боль, ненависть есть любовь…

      Эла пригубила вино и отставила бокал точно на очерченный им влажный кружок.

      – В конце концов наш бог снимает все подобные вопросы.

      Меня уязвила не столько ее уверенность, сколько небрежный взмах руки – она отмахнулась от меня, как от мухи.

      – Само собой, – отозвалась я, – однако до конца концов мы еще не дошли. Если бы я спешила к богу, мне нечего было бы делать здесь, незачем создавать предлог для встречи с Руком Лан Лаком.

      Она на полмгновения сузила глаза, словно вышла из полумрака на яркий свет. И улыбнулась:

      – Ты права, приношу свои извинения. Чтобы смерть имела значение, чтобы имела хоть малый вес, прежде всего необходима жизнь.

      – Жизнь у меня была, – огрызнулась я, только теперь заметив, что сменила сторону в споре, и разозлившись на эту перемену.

      Эла улыбнулась еще шире:

      – Расскажи мне о том мальчике.

      – Ему тогда было двадцать четыре. Взрослый мужчина.

      Она снова поднесла бокал к губам и блаженно прикрыла глаза.

      – Мужчина… еще лучше. Рассказывай дальше!

      Идиотизм положения бил в глаза.

      Верных Ананшаэля учат поклоняться тишине и теням. Нас учат проскользнуть в оставленное незапертым окно, перерезать горло и исчезнуть, подобно призраку. Капелька яда, размазанная по дну кружки пьянчуги, пронзившая шею стрела с черным оперением – вот образ действий Рашшамбара. А тут я стояла посреди улицы, хвастаясь своим умением убивать.

      Любовь была ни при чем, тут Эла ошиблась. Может, она и умела влюбляться, едва смещался центр тяжести, но мое сердце к такому самозабвению не способно. Любви там не было, но что-то и вправду обжигало мне кожу изнутри – что-то сорвало меня с места, что-то непонятное подбивало метать в него глупые насмешки, точно ножи или поцелуи.

      Я не заметила этого, когда он садился, но парень, если убрать кровь и синяки, был недурен собой и даже красив. Опухшая щека не скрыла рельефных, смело вылепленных скул. И темная кожа, даже разукрашенная синяками и ссадинами, в свете факелов казалась теплой. И еще кое-что: он был не только красавчик с глазами цвета мха, но и боец – плечистый, жилистый. И не просто боец, а боец, способный прослезиться от хоралов Антрима. Таких, как он, я и в Рашшамбаре не встречала.

      Как видно, он не отвечал взаимностью на мои чувства.

      – «Желай я твоей смерти, ты был бы мертв»! – Он слизнул кровь