Присягнувшая Черепу. Брайан Стейвли

что всем, кроме меня, так легко даются любовь и ее более грязные производные.

      – Дурная привычка.

      Подняв глаза, я обнаружила, что напротив сидит Коссал. Он сделал единственную уступку домбангской жаре – сменил тяжелое одеяние на другое, из тончайшей шерсти.

      – Разговаривать с людьми? – уточнила я.

      – И это тоже. Но я о ноже.

      Я спохватилась, что так и постукиваю по нему пальцем. Поморщилась и отвела руку, взялась вместо ножа за чашку.

      – Где Эла? – спросила я.

      Он, пожав плечами, выложил на стол свою флейту.

      – Запуталась в голых телах, полагаю.

      Пока Коссал махал подавальщику, требуя и себе чашку та, я всматривалась в его морщинистое лицо. Ему не шло слово «старый» – оно слишком крепко связано с другими: «дряхлый», «хворый». Годы не обошли Коссала – на его бритой голове виднелись старческие пятна, на длинных изящных пальцах выпирали узловатые суставы, – но жрец, как добрая сталь и хорошая кожа, с годами делался лишь крепче, будто его тело десятилетиями только и дожидалось старости. Его связь с Элой казалась необычной, но не нелепой.

      – Тебя это не волнует? – спросила я.

      – Волновало когда-то. В прежние годы я отдавал богу всех ее любовников.

      – Сколько таких набралось?

      – Сорок пять.

      – А твои знакомые среди них попадались? – захлопала я глазами.

      – Четверо жрецов Ананшаэля и две жрицы. Одна была старой подругой.

      – Ты поэтому остановился?

      Коссал, пригубив та, покачал головой:

      – Остановился, потому что мне за ней было не угнаться. Она меняет постели быстрее, чем я успеваю убивать.

      Я еще не придумала, что на это ответить, когда от столика поодаль донеслось громкое восклицание. Обернувшись, я увидела, что рослый мужчина в голубом жилете торопливо шепчет что-то склонившимся к нему людям. Слышно было плохо, но «Гок Ми» и «кровавые длани» я уловила.

      – Так-так, – протянул Коссал, разглядывая меня сквозь поднимавшийся над чашкой парок. – Как видно, слухи о твоих ночных трудах от тебя не отстали.

      Он не то чтобы кричал, но и не понизил голоса.

      – Ты следил за мной?

      – Пришлось, – кивнул он.

      – Я думала, ты поблагодаришь меня за знакомство с величайшими городскими монументами.

      – Монументы – это вершины Анказа. А тут гнилые доски и уйма тухлой воды.

      – Я тебя не видела.

      – Разумеется. Ты так увлеклась живописью.

      – А ты заметил, что за мной еще кто-то следил? – нерешительно спросила я. – Высокий, с татуировкой на лице.

      – Неподходящая наружность, приметная, – кивнул жрец.

      – В городе – да. А в дельте его лицо сливается с камышами.

      – Рыбак?

      – Городские рыбаки с лодками не расстаются, – покачала я головой. – Он из Вуо-тона.

      – Полагаю, это что-то значит?

      – Первая кровь.

      – Теперь все яснее некуда!

      – Вуо-тоны вскоре после основания