Присягнувшая Черепу. Брайан Стейвли

попала в Сиа в порядке подготовки к служению богу – приверженцы Ананшаэля должны свободно и уверенно чувствовать себя везде и всюду, – но, даже прожив больше полугода в тесноте старого города, все еще плохо переносила толпу. В давке мне слишком часто вспоминалось домбангское детство и слишком редко – просторное небо Анказских гор. Ради Антрима я готова была терпеть толкотню, но еще больше порадовалась, высмотрев для себя свободную скамью в самой глубине храма, в полудесятке шагов от ближайшего соседа. И куда меньше обрадовалась, когда на скамью кто-то подсел, хотя в зале было полно более удобных мест.

      Я отодвинулась на самый край, вплотную к стене, и раздражено оглянулась. Мой новый сосед – молодой человек лет двадцати пяти – меня будто не замечал. И неудивительно, учитывая, что правый глаз у него, заплывший в пятне свежего синяка, почти не открывался. Да что там глаз! Нос совсем недавно сломали и вправили, но и теперь у меня на глазах на верхнюю губу сползла капелька крови. Парень рассеянно стер ее рукавом, оставив на переднем зубе красную полоску. И ухо у него было порвано вверх от мочки, как будто кто-то пытался оторвать его зубами. Из раны на воротник рубашки тоже стекла струйка крови. А рубашка была форменная, легионерская, хотя, насколько я знала, покажись он в таком виде на службе, вояку бы на три дня забили в колодки.

      «Напился, – была моя первая мысль, – и ищет место потише, чтоб отоспаться».

      Мне пришло в голову вытащить его из зала и загнать в какой-нибудь переулок, чтобы не помешал исполнению. С другой стороны, он был тяжелей меня и, судя по всему, не дурак подраться. Можно было отдать его богу – прямо здесь перерезать горло, но, если слушатели заметят на древних камнях лужу крови, суматоха сорвет концерт.

      Я хранила возмущенное молчание, недовольно разглядывая соседа, пока не сообразила, что тот вовсе не пьян. Парень закрыл и второй, целый, глаз, но, судя по дыханию и наклону головы, не спал. С закрытыми глазами он выглядел внимательным, едва ли не благоговейным (слово непрошено пришло мне на ум) – в противовес болтающим и нетерпеливо перешептывавшимся любителям музыки на других скамьях. И руки он терпеливо сложил на коленях. Кстати, руки тоже были в крови из разбитых костяшек.

      Он не стал аплодировать, когда тринадцать хористов и хористок в черных одеяниях наконец выбежали из боковой дверцы, чтобы занять свои места в нефе храма. Парень не вздрогнул и не открыл глаз, но поза его неуловимо изменилась, как если бы он был весь железный, а на дальнем конце города кто-то поиграл с магнитом.

      Я готова была закипеть от досады. Я здесь собиралась с головой уйти в «Гимн» Антрима. Я несколько недель ждала этого дня. Мне представлялись теплый си-итский вечер, до краев залитый сиянием фонарей, трепещущая от созвучий эпохи атмани ночь и я сама, затерявшаяся в этих звуках. Вместо этого пришлось делить скамью с избитым в кровь болваном, и, что еще хуже, я то и дело вспоминала о нем, даже когда зазвучала музыка.

      «Надо было убить сразу, как вошел», –