Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только. Павел Николаев

вас багрила кровь и пламень пожирал!

      И в жертву не принёс я мщенья вам и жизни;

      Вотще лишь гневом дух пылал!..

      С Москвой Пушкин связал финал заграничного похода – взятие столицы Франции:

      В Париже росс! – где факел мщенья?

      Поникни, Галлия, главой.

      В стихотворении трижды упоминается Александр I:

      Достойный внук Екатерины!

      Почто небесных аонид,

      Как наших дней певец, славянской бард дружины[7],

      Мой дух восторгом не горит?

      Внука Екатерины, то есть царя Александра I, славословили по всей Европе: северный Агамемнон, царь царей, император Европы, спаситель Вселенной, ангел мира, а пятнадцатилетний поэт почему-то восторга по отношению к государю не испытывал, и этот фрагмент благоразумно убрал из стихотворения. Через пять лет внёс ещё две правки, касающиеся царя. 11-я строфа стихотворения заканчивалась призывом к жертвенности: «За веру, за царя!» В новой редакции стало: «За Русь, за святость алтаря!» В предпоследней строфе также опущено упоминание о царе. Было: «Ну что я зрю? Герой с улыбкой примиренья…» Стало: «Но что я вижу? Росс с улыбкой примиренья…» За пять лет отношение Пушкина к царю изменилось кардинально. Но что интересно, в апогее славы Александра личность его не вызывала восторга у юного поэта, не вдохновляла его, как барда славянской дружины и сотни (если не тысячи) менее известных поэтов.

      Наполеон, враг России и её обитателей, для юного поэта – «тиран», «вселенский бич», царь, «венчанный коварством и дерзостью», и вполне закономерно постигшее его возмездие:

      Где ты, любимый сын и счастья и Беллоны[8],

      Презревший правды глас, и веру, и закон,

      В гордыне возмечтав мечом низвергнуть троны?

      Исчез, как утром страшный сон.

      Образ завоевателя формировался у отрока, переходившего в юношеский возраст, под влиянием сатирической литературы, изобиловавшей в 1812–1815 годах. В памфлетах император Франции изображался тираном и злодеем, не признающим ни божеских, ни человеческих законов; вся его жизнь – череда преступлений, вершившихся для удовлетворения ненасытного властолюбия и других порочных страстей. Конечно, подросток, вооружённый такими «знаниями», не мог отойти от них.

      И. И. Пущин, первый друг поэта, писал позднее о дне признания будущего гения: «На публичном нашем экзамене Державин, державным своим благословением, увенчал юного нашего поэта. Мы все, друзья-товарищи его, гордились этим торжеством. Пушкин тогда читал свои “Воспоминания в Царском Селе”. В этих великолепных стихах затронуто всё живое для русского человека. Читал Пушкин с необыкновенным оживлением. Слушая знакомые стихи, мороз по коже пробегал у меня. Когда же патриарх наших певцов в восторге, со слезами на глазах бросился целовать его и осенил кудрявую его голову, мы все под каким-то неведомым влиянием благоговейно молчали. Хотели сами обнять нашего певца, его уже не было: он убежал!»

      Об этом памятном событии в его жизни оставил воспоминания и Александр Сергеевич: «Державина видел я только однажды в жизни,

7

Славянский бард – В. А. Жуковский.

8

Беллона – италийская богиня войны, мать Марса.