Старый дом. Катерина Картуш

что ж ты тогда жилы из меня тянешь, старый хрен?! – не поднимая головы, глухо простонал Кравцов.

      – Да к слову пришлось, – пожал плечами доктор и, чуть помедлив, мягко поинтересовался: – Ты вот про собачку вспомнил…

      – О чем вы, дядя? – перебила его Липа и присела рядом с Егором.

      – О Пушке.

      – Ошейник… – отозвался парень и в упор посмотрел на доктора. – Не отец – мать сказала.

      «А глаза у него действительно удивительные, как верно племяшка подметила, – невольно подумалось Карлу Натановичу. – Только вот незачем ей к парню так ластиться…» – Покоробило его немного, что припала Липа безвольной головой к Егорову плечу, да глаза томно закатила.

      – Эй, Натаныч, чего замер?! – гаркнул Кравцов. – Живо давай сюда свою вонючку! Не видишь, девка опять в обморок брыкнулась!

      – Чтоб второй раз за день?! – удивился доктора. – Ежели только… – Он вдруг хлопнул себя по лбу. – Ну девка! Ну шустра! Видать, гормоны играют. – Он поднес к носу племяшки смоченную нашатырем вату и спросил у Егора, будто невзначай: – Так и что же Христина про ошейник-то сказала?

      Алимпия поморщилась, чихнула и, выпучив испуганно глаза, живо сдвинулась подале.

      – Сказала: «Если найдешь мертвую собаку – найдешь счастье», – зыркнув на нее исподлобья, буркнул Кравцов и встал с дивана. Обошел стол и уселся в хозяйское кресло, прежде сбросив долой атласную подушку.

      – И все? – спросил доктор, заподозрив неладное.

      – Нет, не все. Еще сказала: «Живой пес счастье не отдаст, а с мертвого – сам возьмешь». Я уж думал, шкуру придется сдирать: может, ценная какая, но после смекнул, что в ошейнике дело. Покажешь, старый хрен, где спрятал?

      – Отчего ж не показать, – обреченно вздохнул доктор, – ты как раз и сидишь на нем.

      Без всяких раздумий Егор вытащил из голенища финку.

      – Резать обивку не позволю! – «дал петуха» Карл Натанович.

      Кравцов спрятал нож, перетащил кресло в центр комнаты и перевернул кверху днищем. Уперся в него рукой, а другой обхватил резную ножку и со всей дури дернул.

      Доктор аж зажмурился от эдакого вандализма.

      – Открутить не пробовал? – воскликнула Алимпия, но опоздала: вырванная с мясом деревяшка осталась в руке парня.

      – Мудро запрятал, – тихо произнес Егор, вытащив из полости бархатную ленту. Пропустил меж пальцев. – Пять камней, как и говорила. Однако сдается мне, что ворованные они, как есть ворованные: мамкой моей у отца твоего. Так что, забирай! – Он бухнулся пред Липой на колени и с треском разорвал бархат.

      – О-ох, – выдохнула она, подставив руки ковшиком.

      Сердечко Карла Натановича опасливо ёкнуло: в ладонях племяшки переливались радужными гранями маленькие прозрачные камушки. Он быстро отвел бегающий взор и в расстроенных чувствах подошел к поверженному креслу, приподнял его и прислонил к стене. Кресло завалилось на бок.

      «Надо бы в починку отнести», – подумал он. Придвинул к столу