Доживем до понедельника. Ключ без права передачи. Наталья Долинина

несколько размеров.

      Кирилл Алексеевич со вздохом вспомнил про магнитофон и стал производить с ним какие-то манипуляции, нажимая на клавиши.

      – Что это вы делаете?

      – Стираю! Я на вас никаких материалов не получал. И без того работы хватает… – раздраженно и не очень уверенно, словно наугад, он повернул один рычажок, другой – и поставил-таки на «стирание».

      – Я помню, – сказала Марина, – это про Эмму Палну… Вы думаете, я не имела права?..

      – Да-да, про нее, про меня, про мое солдафонство… Конечно, не имели. Это я даже обсуждать не хочу.

      – Но когда ребята спрашивают в упор…

      – Марина, – обойдясь почему-то без отчества, прервал он. – Вам повезло: вы соединили призвание и кусок хлеба. Случай ведь не ахти какой частый. А у Эммы Павловны не вышло так… Жалко, симпатичная женщина. Ребятам, может, не под силу еще понять ее беду, а вы-то должны… Заблудился человек, не туда попал. Это как если бы вас сделать дипломатом – представляете, какая угроза миру?

      Ее грубы дрогнули, попытавшись улыбнуться.

      – Вы так и не помирились с дочкой?

      Он покачал головой непреклонно:

      – Бабка – та уже простила. Я – нет.

      – И вы всерьез от меня ждете совета?

      – Жду! А как же? Вот если б моя Надька училась у вас, ходила бы к вам домой, как эти из десятого «Б»… Те же песни слушала бы и сама пела… Даете гарантию, что тогда не воспиталось бы такое свинство? Французские стихи, музыка, «Гамлет», Пушкин с Ахматовой, сказки Шварца – это гарантия? – сверлил он ее.

      – Я всегда была уверена, что – да, – тихо сказала Марина.

      – А сейчас?

      – И сейчас… на девяносто процентов.

      Недостающие десять процентов злили ее, беспокоили.

      – Я часто думаю, – вздохнула она, – может, это просто чванство, просто дурацкое домогательство, как у алкашей, вроде «Ты меня уважаешь?!» – хотеть, чтобы смотрели на нас, запрокинув головы, снизу вверх? В старших классах… Кто мы? Не академики же Королевы, не Ландау, не Товстоноговы, не Шостаковичи! Уважение – его разве выклянчишь? Или выдавишь страхом? Черта с два! Снизу вверх – не выходит: очень выросли ребята, акселерация! Ведь не потому же я выше их, что они сидят, а я стою на уроке!

      – Ну?

      – Вот вам и «ну»! – совсем как девчонка, огрызнулась она «без чинов». – Когда вдумываешься, какая у нас работа, – ведь жутко бывает, иногда прямо взмолишься: чтоб послал кто-нибудь ума, храбрости, таланта… Вот этих ваших «гарантий» как раз!

      – Вам уже послали, я узнавал, – самым серьезным и доверительным тоном пошутил Назаров и нажал в магнитофоне клавишу «стоп».

* * *

      Во дворе все так же мерзли Юля и Майданов. Но теперь к ним присоседились Смородин, Адамян и Колчин.

      В «примкнувшем к ним» Колчине вдруг проснулось человеколюбие, он заявил:

      – Несправедливо. Я уже два раза обедал, а вы – ни одного…

      Алеша засмеялся, потом сказал Юле:

      – Действительно, Юль, двигай домой. Ты уже синяя, и это упрямство ничего