Украсть у президента. Владимир Гриньков

с дороги? – вдруг всполошилась она. – Голодный, наверное?

      Горецкий сделал неопределённый жест рукой.

      – Голодный! – определилась в своих подозрениях женщина. – Я сейчас!

      Горецкий не пытался её остановить, справедливо рассудив, что за привычными домашними хлопотами она окончательно уверует в святость дружбы Горецкого и её сына.

      Уже через несколько минут, хлопоча с серьёзным выражением лица, Мария Николаевна заставила стол тарелками: овощной суп, молодая картошка («я как раз перед вашим приходом чистила на завтрашнее утро»), огурцы и помидоры, хлеб, водка (не распечатанная и явно давно хранившаяся в доме). Очень было похоже на то, что почти всё, что присутствовало на столе, было добыто на собственном огороде или куплено на близлежащем рынке, где цены не кусачие. Здесь пахло бедностью. Горецкий успел познакомиться с убранством комнаты, пока хозяйка накрывала на стол, и не обнаружил никаких признаков финансовой состоятельности обитателей жилища. Телевизор – старый «Рубин». Будильник «Севани». Старая настольная лампа с оборванным шнуром. Потрёпанные книги в мягкой обложке из серии «Классики и современники», знакомой Горецкому по его детству. Ни одной новой вещи. Ни одного предмета, появившегося после миллениума.

      – Я тут собрал немного денег, – сказал Горецкий. – Я буду очень рад, если вы их примете.

      Он очень правдоподобно изобразил смущение и выложил на стол сложенную вдвое средней толщины пачку сторублёвок. Мария Николаевна смотрела на деньги и оставалась неподвижной. Горецкий терпеливо ждал. Женщина вдруг потёрла ладонями щёки и глаза, как будто умывалась – вверх-вниз, вверх-вниз, и произнесла тусклым бесцветным голосом:

      – Если бы вы знали, как страшно в конце жизни оставаться одной.

      Ей было едва за пятьдесят, но для неё это уже был конец жизни. Потому что впереди её ничто не ждало. Никаких других событий, кроме смерти.

      – У вас есть мама?

      – Да, – ответил Горецкий.

      Она скорбно кивнула. Горецкому впору было устыдиться того, что он не сирота.

      – Вам, наверное, трудно живётся? – сказал он.

      – Мне теперь совсем не живётся.

      – Я понимаю, – поддакнул Горецкий. – Но я в материальном плане имею ввиду.

      – Пенсия, – сообщила коротко женщина.

      – А Ваня … денег не оставил?

      Он едва не спросил – «денег не шлёт?» Вот бы она удивилась.

      – Нет, – качнула скорбно головой Мария Николаевна. – Присылал, конечно …

      – Когда? – быстро спросил Горецкий…

      – До того ещё … как всё случилось … я переводы от него получала …

      – А после? – всё-таки не удержался Горецкий.

      – «После» – это когда? – переспросила женщина и посмотрела удивлённо.

      – После случившегося, – сохранял спокойствие Горецкий. – Кто-нибудь вам деньги присылал?

      – Нет, что вы, – покачала головой. – Кому мы нужны, старики? Остались со своим горем. А жизнь мимо нас теперь идёт.

      Значит, Ваня не давал о себе знать. Или она осторожничает?

      – Дети наши, пока они маленькие, – продолжала