Парижская трагедия. Роман-аллюзия. Танели Киело

опрокинув стул. – Один!? Ты с ума сошел? Друг мой, да тебя там повесят, не успеешь оглянуться.

      – Меня не повесят. Это я тебе обещаю. – Феб успокаивающе улыбнулся, но внутри у него кипела кровь от мыслей об этой идее и разгоняла адреналин по венам. – Я пойду туда не в таком виде. У меня есть отличный план. Я прикинусь своим – это не сложно. Нужно лишь правильно подобрать гардероб. Похожу средь местных и послушаю, что там говорят про убийства проституток. Уж они точно не могут ничего не знать об этом.

      – Ты точно рехнулся, Феб! Это очень опасно…

      – Не столь опасно, как на войне…

      – Умереть от рук черни не столь почетно, как от вражеских пуль и штыков…

      – Смотря кого считать врагами в этой ситуации. – Шатопер встал со стула и направился к дивану, на котором лежал его сюртук. – Смысла спорить больше нет. Я все решил. Просто верь мне, друг мой. Все будет хорошо.

      Феб надел свой черный дорожный френч, поправил воротник белой рубашки и принялся завязывать галстук.

      – Позволь поинтересоваться, куда ты собрался, на ночь глядя? Надеюсь, не прямо сейчас в логово бандитов на поиски маньяка? На тебе безумно плохая маскировка. – Либертье облокотился на письменный стол и скрестил руки на груди.

      – Не сегодня. У меня есть еще одно дело, которое не может ждать, – с теплой улыбкой ответил юноша.

      – Очередной безумный план? – Меркуцио недоверчиво смотрел на напарника.

      – Можно и, так сказать. Ну все. Если хочешь, останься на ночь здесь, я все равно буду поздно, – и довольный Фэб покинул кабинет, а затем и дом семьи Шатопер.

      Солнце уже почти полностью опустилось за горизонт, и свежий осенний воздух заполнил улицы Парижа. На небе уже проявились первые звезды, как маленькие капельки росы. Улицы были совершенно пусты, не считая одинокого фонарщика в шляпе с висящими полями, который зажигал фонари по всей улице – настал комендантский час.

      По улице к центральной площади Парижа шел одинокий высокий силуэт в длинном плаще, а его лицо скрывал капюшон. Избегая встречи с полицейскими патрулями, он старался не попадать под свет фонарей, держась ближе к домам, чьи крыши и карнизы удачно прятали его от уличного освещения. Только легкий шорох сапог по вымощенной камнями улице едва мог выдать позднего путника.

      Виляя между домами и временами сворачивая в узкие переулки, прохожий добрался до главной площади Парижа, в центре которой перед деревянной сценой более сотни полицейских выслушивали инструктаж своего начальника. Застыв в кромешной тьме меж домов, силуэт терпеливо наблюдал, как получив последние инструкции по поводу охраны города на сегодняшнюю ночь и разбившись на патрули полицейские покинули площадь Согласия, оставив лишь один караул из двух человек.

      Эта восьмиугольная площадь, по углам которой стояли восемь аллегорических статуй, в ночное время суток – самое освещенное место, и пересечь ее незамеченным совершенно невозможно,