АлексАндрия. Наталия Валентиновна Ермильченко

Пушкина порядком. Служка сзади сопит – не отстает; ему не привыкать. Надо и Пушкину крепиться, да уж ноги заплетаться стали.

      – Далеко ли еще, отец Евгений?

      Опять остановился отец Евгений, отдышался и говорит:

      – Полпути примерно. Надо бы теперь спеть. Тогда, бывает, число пролетов уменьшается.

      Запел, служка подтягивает. Вдруг вверху просвет показался. На радостях одолели еще сколько-то ступенек, да уж силы на исходе. Пушкин взмолился:

      – Погодите, отец Евгений, хочу стихи почитать, чтоб дыхание ровнее стало. Привалился к стене, начал первое, что в голову пришло: вступление к «Руслану и Людмиле». И что ж? Как дошел до слов: «Там чудеса…», смотрят – вот они, колокола.

      Тесновата башенка, да в стенах на восемь сторон проемы прорублены. В который ни глянь – одна лазурь небесная. Вот где жить бы! Пушкин обо всем позабыл – парит.

      Тут служка голос подал:

      – Отец Евгений! Брат Григорий опять убекши!

      Тогда и Пушкин взглядом земли коснулся. Сразу на какую-то реку попал.

      – Что это там протекает? Верно, Большая Толба?

      – Это? Волга.

      – Не может быть!

      Заметался Пушкин между сторонами света. А дали! А виды!

      Там – зелено-бледный, влажный Петербург. Не пускают! И ладно: скука, холод и гранит.

      Там – цветастая, суматошная Москва. И туда не пускают. И ладно, поклон тебе, Иван Великий, от Снетогорского столпа!

      А там… совсем далеко, в радужной дымке… неужто Черное море? К нему и вовсе не пустят – только прогнали. Защемило сердце: «Ах, Понт Эвксинский! Ах, Одесса! Ах, Элиза!»

      Выпал бы, пожалуй, с колокольни, да отец Евгений вопросом удержал: – В которой же стороне имение ваше, Александр Сергеевич?

      А Михайловское-то – батюшки! – как на ладони. До бревнышка, до кустика! Так… няня в Тригорское пошла; интересно, зачем?

      – Вон и озера наши! Там – Кучане, там – Маленец… А Псковское где ж?

      – Да вы, Александр Сергеевич, не в тот проем смотрите.

      Взглянул Пушкин, куда архиепископ указывал: вон оно, оказывается, где – прямо под ногами лежит – как небо, сияет. На нем, созвездием, три острова рядышком. На одном деревня, и на другом – махоньком – домишек несколько, а третий, на рыбину похожий, лесом покрыт. И на плавнике та рыбина вроде как монастырь держит: стены белеют, купола горят. Смотрит Пушкин: откуда ни возьмись, челны под стенами явились, будто из-под воды вынырнули, вышла из них на берег рать несметная – и к монастырю.

      – Штурм?! – волнуется Пушкин. – Гляньте, отец Евгений, там бой идет!

      Архиепископ в ответ вздыхает:

      – Разбойники пристают. Это видение просто, не пугайтесь. Был там монастырь, да его лет сто как разобрали. И разбойников разогнали. А все ж иной раз кажется что-то. Но против этого верное средство есть.

      Перекрестил – и все пропало: и монастырь, и челны, и рать несметная. Осталось с полдюжины лодок между островами.

      – А это что за видение?

      Отец