Йага. Даха Тараторина

в какой не явился, кабы не нужда, – вставил проклятый.

      Ведьма по-змеиному зашипела, вскинула руку, вырвала из рыжего чуба несколько волос. И сунула их в рот, вдумчиво пережёвывая.

      Рьян ажно за живот схватился – замутило. А девке будто так и надо!

      – Ну? – поторопила она бабку.

      – Ладно уж. Пущай говорит, – согласилась, наконец, та. – А ты брысь отседова!

      – Вот ещё!

      – Брысь, сказала!

      – Ну матушка!

      – Баньку растопи. Не видишь, гость околел вконец! Да и грязное есть не хочется…

      Девка прыснула, пихнула Рьяна бедром и выскочила из избы.

      Матушка! Гляди-ка! Да старуха ей в бабки годилась, а то и в пращуры! Но не для того наследник явился к лесной ведьме, чтоб судить. Пусть ей.

      Едва дочь скрылась в ночи, старуха мёртвой хваткой вцепилась в рыжие волосы.

      – Слушай, ты, ащеул, коли болтать о Йаге станешь, я тебя не в печь посажу, а заживо сожру, уразумел?

      – Как не уразуметь.

      – А коли уразумел, выкладывай, зачем явился.

      Вот же старуха безумная! Не зря люди к ней без крайней надобности не обращались. Небось свихнулась тут вместе с дочкой своей. Ну да делать нечего.

      Рьян молча ткнул пальцем в алое пятно на щеке. Пятно было большое, с ладонь размером. Оно расползлось почти на пол-лица, тронуло левый глаз и черкануло по подбородку. Краше молодца оно не делало, да ведь и не с такими родимыми отметинами люди живут. Вот только отметины той у молодца с рождения не было. Появилась она лишь недавно, в тот злосчастный день, когда жизнь его рухнула.

      Старуха выпустила чуб, плюнула на ладонь и поднесла её к пятну. И сразу отдёрнула руку, брезгливо отерев о передник.

      – За дело получил? – только и спросила она.

      – За несговорчивость.

      Бабка хмыкнула: видала она несговорчивых, одну такую вон воспитывает.

      – Ты хоть понял, кого разозлил, малец?

      Рьян передёрнул плечами. Понять-то он понял, что ведьм злить не стоит, да только слишком поздно.

      – Сможешь снять проклятие?

      Старуха пожевала беззубым ртом.

      – Снять проклятье того, кого уже и в живых нет… Непростое дело.

      – Я заплачу.

      Вот уж кто не выглядел богачом! Из дорогого у Рьяна имелась только новая обувка, да и та пропала. А в обрывках одежды кошеля не спрячешь…

      Он сжал маленький туесок, привешенный к шнурку на шее – своё единственное богатство. Вынул крышку и вытряхнул свёрток с алой печатью. Развернул, не выпуская из рук.

      Бабка сощурилась, разбирая письмена. Навряд она вообще была грамотной, но печать посадника ни с чем не спутать. И всякому известно, что та печать дозволяла.

      – Я и без посаднического спросу почти век колдую, – фыркнула она. Но пальцы мелко задрожали, готовые вцепиться в бумагу.

      – Так, стало быть, грамота тебе не нужна?

      Он медленно свернул цидулку1, обернул верёвочкой и сунул обратно в туес. Старуха проводила её хищным взглядом.

      – Стой, милай! – Шумно

1

Цидулка – маленькая грамота, записка или письмо