Габдулла Тукай и русская литература XIX века. Типологические параллели. В. Р. Аминева

югарыга үрләп барам;

      Тау башына менеп кычкырмакчы булсам,

      Биек җир бит, егълырмын дип шүрләп калам130.

      (Образцами мне Пушкин и Лермонтов служат.

      Я помалу карабкаюсь, сердце не тужит.

      До вершины добраться хочу и запеть,

      Хоть посмотришь на кручу – и голову кружит131.)

      Незадолго до смерти Г. Тукай признавался:

      Хәзрәти Пушкин вә Лермонтов әгәр булса кояш,

      Ай кебек, нурны алардан икътибас иткән бу баш132.

      (Пушкин, Лермонтов – два солнца – высоко вознесены,

      Я же свет их отражаю наподобие луны133.)

«Кыйтга» («Хәзрәти Пушкин вә Лермонтов…»)«Отрывок», 1913. Перевод В. Ганиева

      В то же время лирический герой Г. Тукая осознаёт уникальность и неповторимость творческой индивидуальности каждого поэта и утверждает своё право на оригинальность художественных решений:

      Булмый Пушкин шигърене һич хаинанә үз итеп,

      Булса да «Әлхәм» уку ул өр-яңа бер сүз итеп134.

      (Пушкин, ты неподражаем, в повтореньях толку нет.

      Повтори я стих Корана, был бы я тогда поэт?135)

      В лирике А. С. Пушкина появляется двуголосое и стилистически трёхмерное слово, ориентированное на чужое (другое) слово136. Оно развёртывает свою семантику в бесконечных столкновениях и преображениях различных смыслов, кодов, поворотов образов и тем. В произведениях Г. Тукая доминирует «риторическое» (М. М. Бахтин) слово, т. е. одноголосое и объектное, непосредственно направленное на свой предмет и выражающее последнюю смысловую инстанцию говорящего137.

      В отличие от русских поэтов, воспринимающих язык как средство самовыражения творческой личности, в лирике Г. Тукая, последовательно проводящего мысль о том, что поэт владеет истиной в готовом виде и может транслировать её читателям, складывается представление, что слово обладает неким независимым от конкретного человека существованием. Отсюда – обилие метонимических заменителей творческого дара: поэта сопровождают образы пера (каляма) («О перо!», «О нынешнем положении», «Размышления одного татарского поэта» и др.), нежного и печального саза («Разбитая надежда»). Г. Халит констатирует: «Тукай ведёт свободный разговор со своим вдохновением и поэзией». По мнению учёного, это свидетельствует о том, что «он достиг полновластья над своим духовным миром и творчеством»138.

      В стихотворении «Хәзерге халемезә даир» («О нынешнем положении», 1905) утверждается священность Пера, которым написан Коран:

      Каләм сәед дорыр руе зәминә,

      Сәзадер сурәтен «Нүн» дә яминә139.

      (А перо над миром властвует земным,

      В суре «Нун» Всевышний Сам клянётся им140.)

Перевод С. Ботвинника

      Перо наделяется

130

Тукай Г. М. Әсәрләр : 6 томда. – 1 т. – 190 б.

131

Тукай Г. Стихотворения / пер. с татар. – С. 128.

132

Тукай Г. М. Әсәрләр : 6 томда. – 2 т. – 290 б.

133

Тукай Г. Стихотворения / пер. с татар. – С. 313.

134

Тукай Г. М. Әсәрләр : 6 томда. – 2 т. – 290 б.

135

Тукай Г. Стихотворения / пер. с татар. – С. 313.

136

Бройтман С. Н. Тайная поэтика Пушкина. – Тверь, 2002. – 110 с.

137

Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. – М., 1972. – С. 340.

138

Халит Г. Многоликая лирика.– С. 123.

139

Тукай Г. М. Әсәрләр : 6 томда. – 1 т. – 62 б.

140

Тукай Г. Стихотворения / пер. с татар. – С. 43.