Записки влюбленного солдата. Гектор Мало

был со мной знаком, принялись говорить мне комплименты. Знакомые и незнакомые люди окружили нас, и в эти последние минуты перед расставанием мне так и не удалось побыть с Сюзанной наедине.

      Каждую секунду приходилось отвечать на поздравления и пожимать кому-то руку.

      – Молодец, – говорили мне, – ты подаешь всем пример. Каждый француз рожден солдатом.

      Я не получал никакого удовольствия от всеобщего внимания, зато Сюзанна была просто счастлива. Она сама отвечала на сыплющиеся со всех сторон вопросы и буквально преобразилась на моих глазах. В какой-то момент она наклонилась ко мне и прошептала:

      – Не напускайте на себя такой траурный вид.

      – Но мы же расстаемся.

      – А что, по-вашему, я об этом не думаю? Но стоит ли выставлять наши чувства на всеобщее обозрение? Наоборот, пусть все видят, что нам весело.

      Парочке молодых завсегдатаев ее салона, подошедших к нам с поздравлениями, Сюзанна сказала:

      – Вам, господа, следовало бы брать пример с господина д’Аронделя.

      И она стала напевать песню «Юноша из Андорры»:

      Я молодой призывник…

      Прозвонил колокол. Пришло время расставаться. Мы пожали друг другу руки. Мне было тоскливо, и она это, конечно, видела.

      – Желаю удачи, – сказала она, – сердцем мы с вами.

      – Пишите нам, – сказала Лоранс.

      Я так и не понял, подействовало ли на Сюзанну мое состояние, или ее подтолкнуло проснувшееся чувство, но внезапно она сказала:

      – Обнимемся на прощание.

      Но сразу же после этих слов она сменила тон и заявила:

      – Торопитесь, опоздаете на поезд. Бегите быстрее. Счастливого пути.

      И тут оркестр грянул песню:

      Моя дорога лежит на Крит…

      IV

      Наше расставание произвело на меня странное впечатление, которое не рассеялось до самого конца поездки. От природы я не склонен к меланхолии, но, признаюсь, предпочел бы, чтобы проводы были не такими веселыми. Особенно раздражала музыка, гремевшая на вокзале. Она засела у меня в мозгу, и мне никак не удавалось от нее отделаться. На станциях во время остановок сразу бросались в глаза бедолаги призывники. Когда я видел, как они сидят на своих мешках и с печальными лицами ожидают поезд, который увезет их неведомо куда, с моих губ непроизвольно слетал этот дурацкий припев, и приходилось делать усилия, чтобы не запеть: «Моя дорога лежит на Крит…» Но, если бы это и случилось, все равно песню заглушил бы невыносимый гвалт, несущийся за нами всю дорогу от Тарба до Парижа. Наслушавшись Марсельезы и Гимна жирондистов из Бордо, начинаешь понимать, что человеческие голоса способны перекрыть даже гром небесный. Когда мы проезжали вокзалы, забитые солдатами, стоял такой рев, что у нашего вагона дрожали стекла, и, даже когда станция оставалась позади, до нас еще долго доносились звуки воинственных песен. Я и представить себе не мог, что мне доведется столкнуться с подобным беспорядком и увидеть такое скопление людей. Но настоящий кошмар творился на пересадочных станциях. Дело в том, что вся эта