Квартира в Париже. Келли Боуэн

на руках были обручальные кольца. А солнце едва перевалило за полдень.

      Она не помнила точно, с каких пор начала обращать на это внимание и почему эта мелочь ей показалась столь важной, ведь каждого раненого, что она вывозила с передовой, женатого или холостого, кто-нибудь да любил. Наверное, ей всегда было интересно, каково это – любить и быть любимой настолько, чтобы дело дошло до брака. Чтобы кто-то любил другого со всеми недостатками. Может, даже за них.

      Что значит любить так глубоко и бесповоротно, что дальнейшее существование в разлуке теряет всякий смысл?

      При мысли о такой любви охватывала зависть вперемешку с ужасом, ведь ее можно потерять в считаные секунды. Как случилось с теми двадцатью двумя женщинами, что уже никогда не дождутся возвращения своих возлюбленных.

      Видавший виды автомобиль Эстель мчался по полю, проваливаясь в глубокие рытвины, но, заметив ряды носилок с ранеными, она затормозила, и машина, вздрогнув, замерла на месте. Кругом были ряды корчащихся от боли, кричащих, истекающих кровью людей, но еще страшнее казались те, что просто лежали, не издавая ни звука. Таких много. Слишком много.

      – Алар, где тебя черти столько носили? – рявкнул на нее изможденный врач, едва она распахнула дверь кабины, сползла с жесткого сиденья и, пошатнувшись, спрыгнула на землю.

      – Жером, я тоже рада, что ты жив.

      – Что-то долго ты пропадала, – Жером де Кольбер пропустил мимо ушей ее приветствие, склонившись над одним из распростертых на земле тел. – Проворней надо.

      – Так горючего нет, – вяло отпарировала она.

      Вечно приходится задерживаться из-за этого горючего. Не только ей, всем водителям.

      Сейчас в баке машины плескались остатки того, что удалось раздобыть на заброшенной ферме в миле к югу отсюда, обитатели которой бежали, бросив все, в страхе перед немецкими оккупантами.

      – А Рашель скоро появится? – выпрямляясь, спросил он.

      – Наверное.

      По правде говоря, со своей лучшей подругой она рассталась еще на рассвете, а потом они только разминулись во дворе фермы, где расположился полевой госпиталь.

      Весь день Эстель изо всех сил старалась отгонять дурные мысли о том, что с ней могло случиться.

      Пыталась не представлять Рашель раненой или убитой, в искореженном или сожженном автомобиле, попавшем под массированный артналет.

      Даже сейчас стоял не утихающий рев и грохот орудий, почти заглушающий стоны раненых и умирающих в ожидании перевозки. В горле першило от спертого воздуха, в котором пороховая гарь и дым перемешались с вонью крови и мочи. Эстель на мгновение схватилась за дверцу машины, чтобы прийти в себя, и поспешила к новой группе раненых, дожидающихся переправки в госпиталь.

      Она села на корточки перед солдатом с полностью замотанной грязным окровавленным тряпьем головой, застывшим на носилках, свесив руку набок.

      – Оставь его, – угрюмо велел Жером. – Этот уже готов. Лучше вон того рядом проверь, а я сейчас вернусь, помогу погрузить.

      Она взяла безжизненную руку солдата и аккуратно положила ему на грудь. В пробивающихся через хмарь солнечных