Квартира в Париже. Келли Боуэн

стояние.

      «Наверное, бабушка души в вас не чаяла», – не смогла скрыть зависть секретарша, разглядывая адрес.

      И Лия ничего на это не ответила, потому что бабушкино последнее волеизъявление было столь же загадочно, как и вся жизнь, и по поводу особого обожания у Лии были серьезные сомнения.

      – Вода, свет, газ должны быть подключены, – сообщила появившаяся сзади Лии на лестнице консьержка.

      Хранительница ее собственности, представившаяся просто Селестой, оказалась на удивление молодой улыбчивой женщиной с коротким розовым ежиком на голове.

      Лии она сразу же понравилась.

      – В кабинете я сижу редко, но, если понадоблюсь, обычно где-нибудь рядом. Просто позвоните.

      – Спасибо, – рассеянно поблагодарила Лия, опуская ключ в карман.

      – Когда звонили, вы, кажется, сказали, что это квартира вашей бабушки?

      Селеста небрежно облокотилась о лестничные перила.

      – Да. Она ее мне завещала.

      По крайней мере, так ей сообщили в юридической фирме, когда пригласили ознакомиться с целой горой бумаг. Хотя до тех пор квартира оплачивалась со счета, открытого на имя Grandmèrе[1], сама Эстель Алар, насколько Лия знала, кроме Марселя, никогда нигде не жила.

      – Ах, примите мои искренние соболезнования, – мягко сказала женщина.

      – Благодарю вас. Ее смерть не была внезапной. А вот эта квартира… большой сюрприз…

      – Ну не плохой, как бывает, – заметила Селеста. – Всем бы так везло.

      – И правда, – согласилась Лия, теребя эмалевый кулон на шее.

      До сегодняшнего дня антикварное украшение было единственным бабушкиным подарком, врученным без особых церемоний в день восемнадцатилетия.

      Лия окинула взглядом консьержку.

      – А давно вы здесь работаете?

      – Шесть лет.

      – Вы, наверное, ничего не знаете ни о квартире, ни о моей бабушке Эстель Алар?

      Селеста покачала головой.

      – К сожалению, нет. Хотя я знакома со многими жильцами, врать не буду, я не имею ни малейшего представления, чья это была квартира, знаю только, что последние шесть лет в ней никто не жил.

      Лия вдруг порывисто сунула документы под мышку и, расстегнув молнию на портфеле, выудила рисунок размером с лист писчей бумаги – яркое, даже несколько грубоватое изображение особняка, утопающего в изумрудной листве деревьев на фоне синего неба.

      Не считая ключа, этот рисунок оказался единственным предметом, особо упомянутым в завещании.

      – Вам известна фамилия Сеймур? Уильям Сеймур? Ни о чем не говорит? – спросила Лия, показывая картину Селесте.

      Та снова покачала головой.

      – Нет. А можно спросить, кто он?

      – Без понятия. Наверное, художник, на этой картине его подпись.

      – Вот как? – заинтересовалась Селеста. – Думаете, он когда-то тут жил?

      – Откуда мне знать? – вздохнула Лия, пряча рисунок в портфель.

      Она особо и не рассчитывала что-то узнать, но попытка не пытка.

      – Хотите, могу покопаться в домовых книгах, – предложила Селеста. – У нас сохранились архивы за много лет. Если Уильям Сеймур когда-то здесь жил, глядишь, что-нибудь и найдется.

      Лия была тронута предложением до глубины души.

      – Нет, не сто́ит.

      Ей не хотелось обременять эту добрую женщину. Сначала она сама проведет небольшое расследование.

      – Хорошо. Но если передумаете, дайте знать.

      – Благодарю вас. Непременно.

      Селеста, казалось, колебалась.

      – Собираетесь здесь пожить? – наконец спросила она.

      Лия уже хотела было ответить, но передумала.

      Если коротко, то да, хотя бы ненадолго. А вот дальше… все не так просто.

      – Конечно, это не мое дело, – опустила голову консьержка. – Извините.

      – Ну что вы, – улыбнулась Лия. – Я просто еще не решила.

      – Оставайтесь, – искренне предложила Селеста. – Я бы с удовольствием…

      Послышался звук лязгнувшего замка, за которым последовал взрыв истеричного лая. Лия обернулась. Из квартиры напротив появилась пожилая женщина со светлым извивающимся комочком шерсти под мышкой и, опираясь на остроконечную тросточку, засеменила навстречу.

      Она была похожа на персонажа из американской рекламы мыла или пылесосов середины двадцатого века: платье в цветочек с завышенной талией и широкой юбкой, ожерелье из крупного жемчуга на шее, седые завитки, обрамляющие обильно напудренное лицо с пунцовыми накрашенными губами. Помада растеклась по глубоким морщинкам вокруг рта, создавая жуткий эффект.

      Аурелия невольно представила, как бы сейчас grand mère неодобрительно прицокнула языком.

      «Лия, косметика не должна бросаться в глаза, если, конечно, не хочешь, чтобы тебя ценили только за внешность».

      В

1

Grandmèrе (фр.). – бабушка (Здесь и далее прим. перев.)