Над тополями. Антон Александрович Стефанович

вниз, потом галантно поклонился, произнес «блааарю» и скрылся где-то за оконным карнизом.

      – Может быть, чаю? – крикнул вдогонку уже ничего совершенно не понимающий Александр Иванович.

      – Понемногу благодарен, непомерно загляну! – раздалось счастливое снизу.

      Глава 5

      «Нами замечено, что при нагревании

      жидкость все-таки расширяется»

      (из наблюдений электрических чайников)

      Время близилось к полуночи, когда над домом, стоящим неясной буквой между тихой улицей и гаражами, показалась луна. Она засветила меж деревьев, заливая белым матовым светом все вокруг: и двор, и резкие углы чердачных построек, и окна, и балконы с невероятными каменными перилами, и горшки с геранью. И Александр Иванович понял, что пора ставить чай.

      Он перетащил в кухню свое любимое и единственное в доме кресло, зажег свечи и газ на плите. На плиту же он поставил чайник, страшно древний, но зато белый и с ромашками, а на стол постелил скатерть, тоже любимую и единственную в доме, тоже белую, но без ромашек.

      Когда же был заварен крепчайший индийский чай, а на столе живописно выставлены угощения – бублики, изюм и нарезанный тонкими ломтиками сыр, наконец раздался звонок в дверь.

      Это был старичок-букинист со Сретенки.

      – Я так и знал, что вы сегодня придете. Я вас ждал, – сказал Александр Иванович, – я во всеоружии: вот и чай слоновый, вот и бублики.

      – Великолепно!

      – Вы видели мою записку?

      – Ну да! Я как раз в рыбу уходил. За мойвой для кошек. У меня теперь их целых четыре головы мелкого скота! Пока покормил, пока то-се, смотрю – уж ночь на дворе! Ну нет, думаю, старик, хоть и поздно, а давай-ка ты вперед да с песней, тебя наверняка ждут!

      – Ни слова больше! – воскликнул Александр Иванович и бросился в кухню.

      Недолго думая, приступили к любимому делу: разлили чай и чинно, отдуваясь, принялись чаевничать – неторопливо, грамотно, по-московски, разговаривая между делом о том и о сем. Оба любили и ценили это важнейшее дело – чаю попить и всегда находили повод к нему. И в гости друг к другу на чай ходили исключительно пешком, даром, что час ходьбы. Все-таки церемония! Ценили они и свежий крепкий чай, и московские бублики, и тихие ночи, когда большой белый лунный блин висит еще высоко и чай можно пить бесконечно и совершенно никуда не спешить.

      Господи! Сколько же чая выпивается людьми на ночных московских кухнях! Есть ли на это какая-нибудь статистика? Есть ли хоть какое-нибудь хоть мало-мальски научное описание этого процесса? Знает ли кто об этом? Ведает ли об этом хоть какое-нибудь сведущее ведомство? Ведь ночь-то, ночь катится куда-то тихо и незаметно, кто-то о чем-то говорит, спорит, смеется, а ты сидишь себе и, важно попыхивая папиросой, подливаешь гостям чаю. Удивительная вещь!

      Оба уже давно выпили по нескольку чашек и так хорошо налегли на бублики, что под потолком уже собралось изрядное количество дырок от них. Там, вверху, они свободно