Четыре Евы. Связь поколений. Веера Хелена Рейникайнен

и испуга я вздрогнула и опрокинула всё содержимое банки на свою правую руку. Брызги от бензина попали на тело и на лицо, но не поразили их глубоко. Когда я побежала домой, пламя разгорелось от ветра ещё сильней. Маме врачи сказали, что она сделала ошибку, когда вылила на ожог подсолнечное масло, этим усугубила ситуацию. Степень ожогов на моём теле была определена врачами так: 1, 2, 3Б и 4.

      Но вернёмся к тому моменту, когда меня выписали домой на короткий отдых и свежий воздух. Мама с папой говорили: «Дома и стены помогают!» Врачи сказали, что мне надо дома регулярно разрабатывать руку, для этого бросать мячик, регулярно делать упражнения для раскрытия ладони. Потом меня следовало привезти обратно в больницу для проведения ещё нескольких операций для устранения всех оставшихся изъянов на моей руке. Намечались две операции на большом пальце, и если не раскроется полностью рука и ладонь, то ещё операции. Меня всё это очень пугало, особенно пугало то, что снова надо будет дышать в этой противной маске с наркозом, которая была для меня невыносимым испытанием.

      Я очень хотела домой, но помнила обещание, данное моему лучшему другу Иисусу, что после выздоровления признаюсь родителям и брату, что солгала, обманула и наговорила на брата и соседа в тот злополучный день. Я понимала, что обещание нужно выполнить, и если я хочу получить прощение, надо во всём сознаться и рассказать, как всё было на самом деле, но какой-то внутренний голос мне шептал: «Не говори ничего! Все уже забыли про это, всё уже прошло. Зачем ворошить прошлое? Мама у тебя спросит, почему ты раньше об этом не рассказала, не призналась и соврала. Она после этого вообще перестанет тебе верить, ты будешь в её глазах обманщицей и лгуньей, как твоя младшая сестра. А если скажешь брату Коле, что ты соврала и всё свалила на него, то он тебя поколотит и постоянно будет припоминать, как его тогда за тебя наказали. Оставь всё в тайне! И тебе будет лучше, и всем остальным будет проще и легче!»

      Я стояла перед непростой дилеммой, но понимала, что мой друг Иисус хочет, чтобы я рассказала правду. Я понимала, что эта моя ложь всё равно когда-нибудь выйдет наружу. «Правду, как шило, в мешке не утаить!» – так всегда говорила мама.

      Мне ужасно не хотелось эту мою правду рассказывать и признаваться в этой правде другим! Очень не хотелось! Чем ближе мы подъезжали к дому, тем сильнее шла во мне борьба совести и страха: говорить – не говорить, говорить – не говорить, говорить – не говорить…

      В результате, когда мы приехали домой, и когда я увидела, что все мне рады и все меня ждут, в голове моей снова тот же голос прошептал: «Ну, раз решила говорить – говори! Но только не сейчас, не сегодня, скажешь позднее, не нужно портить сейчас себе и всем настроение».

      С этим я быстро согласилась и решила сказать правду немного позже, когда будет удобный случай. Этих удобных случаев было много, но каждый раз внутренний голос снова шептал: «Подожди! Скажешь обо всём позднее, не сейчас!» И опять я откладывала своё признание до следующего раза.