Четыре Евы. Связь поколений. Веера Хелена Рейникайнен

и обиду. Но её простили, её спасли, – спасли её руку те люди, которые выбрали правильную дорогу, рискуя своим именем и своей репутацией.

      Когда я проснулась, то не могла понять, где я и что со мной. Я увидела перед глазами пол, не могла пошевелиться, моя правая рука была где-то сзади вверху и очень сильно болела, а левая была рядом с телом, но от слабости я не могла ею пошевелить.

      Я стала звать маму и папу, увидела прямо перед собой папино лицо на полу, он смотрел на меня из-под кровати, улыбался и говорил:

      – Доченька, дорогая, лежи не шевелись! Это у тебя в кровати отверстие, и твоё лицо смотрит вниз на пол. Не бойся! Всё хорошо теперь будет, доченька.

      Он вылез из-под моей кровати, а я продолжала смотреть на пол, поняла, что повернуться или развернуться я не могу, что моя голова в отверстии, сделанном на кровати, и глаза могут смотреть теперь только прямо вниз. Сильно болели рука, спина, ягодицы и ноги. Было ощущение, что болит всё, что боли стало больше, теперь я скованна и не могу двигаться, а руку ломит так, словно её ломают. Но плакать – это значит причинить боль тем, кто тебе дорог и тебя любит, поэтому, чтобы сдержать слёзы, я стала просить папу опять посмотреть на меня снизу. Папа опять залез под кровать, и опять я увидела его большие карие глаза и улыбку. Папа сказал, что они с мамой будут много со мной разговаривать, чтобы я не чувствовала себя одиноко. Папа рассказывал, как мы с ним будем играть дома, когда я поправлюсь и меня выпишут, сказал, что купит мне маленький аккордеон, и я научусь на нём играть красивые мелодии, рассказывал, что меня все ждут домой и что все уже по мне соскучились. Так протекали теперь дни в отдельной палате-боксе, когда перед моими глазами был только пол. Что ж, я ещё раз осознала свою глупость, которая лишила меня возможности видеть маму и папу, ещё раз поняла, как ценно было всё, что раньше я не ценила. Постоянная боль в руке не давала покоя: днём я терпела, а ночью опять стонала, иногда просыпаясь от своего стона. Мама говорила об этом врачам, а они недоумевали и не могли понять, в чём причина этих болей теперь, когда боль должна постепенно уходить. Правая рука с лангеткой была подвешена так, чтобы я не могла ею шевелить, пока не приживётся пересаженная кожа. Там, где была снята кожа для пересадки (спина, ягодицы и ноги), были наложены бинты, а над ними висели обогревающие лампы, чтобы сушить все эти места.

      Врачи не могли ничего предпринять для выяснения причин усиления болей, надо было ждать, пока подсохнут бинты, когда они отпадут сами и когда под ними появится новый слой кожи. Я чувствовала, что боль в руке усилилась из-за того, что рука вывернута вверх над спиной, я пыталась её опустить вниз, но она была привязана крепко, тогда я попросила мама и папу помочь мне опустить руку, но они объясняли мне, что этого делать пока нельзя и просили потерпеть. Так шли дни, для меня стало единственным желание повернуться на бок, а когда раны под лампами стали заживать, то, конечно, тело стало сильно чесаться. Я просила папу почесать мне спинку и ниже (мама была против этого, и я ждала,