Община Св. Георгия. Роман-сериал. Второй сезон. Татьяна Соломатина

с сидящими в нём полисменами!» – торжествующе завершил чтение Матвей Макарович. – Видишь, какая полезная субстанция – электричество!

      Матвей Макарович обвёл слушателей победительным взглядом. Георгий сделал солидное лицо в знак согласия. Иван Ильич проворчал:

      – Всё им електричество да мотор! Вонища одна от этих моторов и всякое душегубство! Молнию не приручишь. Божий промысел не прочухаешь. Такой тебе мой сказ!

      На задний двор вышел Белозерский. Иван Ильич сразу подметил, что молодой барин чем-то расстроен, хотя вида не подаёт.

      – Матвей Макарович, это вам! – протянул он пакет мастеровому. – Благодарим за помощь.

      Матвей принял достойно, чуть поклонился, не слишком, а ровно так, как пристало. Извлёк из пакета пластину и продемонстрировал госпитальному извозчику. Иван Ильич отпрянул, увидев изображение черепа, перекрестился и сплюнул:

      – Святые угодники!

      Матвей с Георгием рассмеялись. А вот Белозерский даже не улыбнулся. И это приметил Иван Ильич, хотя и разобиделся внутренне на нового санитара: ишь, зубы скалит! Что у молодого барина за печаль, что он не хохочет? Он же сущее дитя, палец покажи.

      – Вот без электричества, Иван Ильич, эдакая штука не вышла бы. Нужен ток в катодной трубке… А, без толку тебе объяснять! – Матвей Макарович повернулся к Белозерскому: – Нашли у меня чего, господа доктора?

      – Нет. Здоров ты, Матвей Макарович!

      – Чего ж говорите, как деревянный? Вы ж радоваться должны, что я здоров! Как и утверждал, – он внимательно разглядывал рентгеновский снимок черепа. – Смерть, господин доктор, сама знает, когда к кому…

      – И електричество ваше ей для этого ни к чему! – ядовито вставил Иван Ильич.

      – Идём, я тебе всё расскажу и покажу! – усмехнулся Матвей Макарович, бережно возвращая пластину в пакет.

      Когда мастеровой с извозчиком ушли в сторону новой конюшни, Александр Николаевич присел рядом с Георгием. Протянул ему портсигар. Прикурили. Затянулись неспешно разок-другой. Белозерский участливо спросил:

      – Болят?

      – Когда ходишь – нет, а как сядешь!.. – он махнул рукой. – Слушай, Александр Николаевич, что за человек Иван Ильич?

      – Славный мужик. Работяга. Безотказный. Надёжный. Ворчун.

      – Сдаётся, невзлюбил он меня.

      – Быть такого не может! Он только тех, кто нос задирает, не жалует. Ты не из таких.

      На крыльцо выскочила Матрёна Ивановна, сияя, что полуваттная лампочка. Но, увидав Белозерского, потухла, как свеча Яблочкова[21] к исходу своего часа. Сказала официальным тоном главной сестры милосердия:

      – Георгий Романович, идёмте обедать. Не то уже ужинать пора!

      Георгий поднялся, и Белозерский отметил, как на мгновение на его лице сверкнула боль. Но как Георгий подавил боль, так и Белозерский сдержал естественный для него порыв: помочь инвалиду. Вера велела обращаться с Георгием как со здоровым, не оскорбляя его поблажками и вспомоществованием любого рода. Георгий

21

Свечи Яблочкова – угольные дуговые лампы. Их хватало примерно на два часа службы. Именно с них началась электрификация Российской империи. В 1878 году свечи Яблочкова были установлены для освещения Михайловского манежа и Большого (Каменного) театра в Петербурге. Затем ими стали заменять газовые и масляные светильники на площадях и главных улицах больших городов.