Три осени Пушкина. 1830. 1833. 1834. Игорь Смольников

у Пушкина из головы. 26 сентября он написал ответные стихи. Пушкин благодарил неведомого автора и признавался: язык доброжелательства ему странен, поэт к нему не приучен. Ведь холодная светская толпа «взирает на поэта»

      … как на заезжего фигляра: если он

      Глубоко выразит сердечный, тяжкий стон,

      И выстраданный стих, пронзительно-унылый,

      Ударит по сердцам с неведомою силой, —

      Она в ладони бьёт и хвалит, иль порой

      Неблагосклонною кивает головой.

      Если же поэта постигнет скорбная утрата, изгнанье, заточенье,

      «Тем лучше, – говорят любители искусств, —

      Тем лучше! наберёт он новых дум и чувств

      И нам их передаст».

      Горький парадокс состоял в том, что жизнь и творчество находились именно в таком соотношении. Но жестоко, помилуй бог, как жестоко с подобным бездушием и детским эгоизмом относиться к поэту! Он жив, он живёт, он мыслит и страдает. Но об этом вправе написать лишь он сам.

      Впрочем, чего же ждать от толпы? «Смешон, участия кто требует у света!» Пушкин и не взывал к ней. Он обращался к неожиданному другу. Кто, кроме истинного друга, понимающего его состояние, мог обратиться к нему в нужную минуту со словами одобрения и поддержки?

      30 сентября он написал невесте:

      «Наша свадьба точно бежит от меня; и эта чума с её карантинами – не отвратительнейшая ли это насмешка, какую только могла придумать судьба?»

* * *

      «Во имя неба, дорогая Наталья Николаевна, напишите мне, несмотря на то, что вам этого не хочется. Скажите мне, где вы? Уехали ли вы из Москвы? нет ли окольного пути, который привёл бы меня к вашим ногам? Я совершенно пал духом и, право, не знаю, что предпринять. Ясно, что в этом году (будь он неладен) нашей свадьбе не бывать».

      Пушкин разворачивал географическую карту и смотрел: нельзя ли объехать карантины стороной – с севера, например, «через Кяхту или через Архангельск? – делился он этим планом с Натали и даже улыбался: – Дело в том, что для друга семь вёрст не крюк…»

      От неё письмо пришло только в конце октября. Оно обрадовало: «…В чумное время… рад письму проколотому: знаешь, что по крайней мере жив, и то хорошо».

      Оно огорчило: «Во-первых, потому, что оно шло ровно 25 дней; 2) что вы первого октября были ещё в Москве, давно уже зачумлённой; 3) что вы не получили моих писем; 4) что письмо ваше короче было визитной карточки; 5) что вы на меня, видимо, сердитесь, между тем как я пренесчастное животное уж без того».

      Затем пришло письмо от отца: Натали и 9 октября ещё оставалась в Москве.

      Пушкин бросился в Лукоянов – взять свидетельство на проезд. Ему отказали – он же выбран попечителем по надзору за карантинами по его округу.

      Пушкин взорвался: какое попечительство? Он же просил, чтобы с него сняли это поручение!

      Чиновник развёл руками. Пушкин послал жалобу в Нижний Новгород. Ответ на неё мог прийти и через месяц. Пушкин махнул на всё рукой и решил ехать дальше.

      Из