Танец маленького динозавра. Александр Гиневский

вскакивал. Всё труднее становилось мне увернуться от его прыжков и острых зубов. Уже приходилось натягивать на себя старую отцовскую фуфайку и брезентовые рукавицы – на руки. В глазах Шарика всё чаще вспыхивали огоньки ярости, и всё дольше отходил он в те минуты, когда я, выбившись из сил, прекращал борьбу.

      Ты спросишь: зачем я это делал? Видишь ли, здесь было принято натравливать одну собаку на другую. Дикий обычай. Моим родителям он очень не нравился. Если отцу доводилось увидеть такую драку, он не выдерживал, с криком набрасывался на хозяев. Но те только поднимали его на смех. Грозили спустить на него своих собак. Словом, это была одна из причин, по которой родители были против собаки в доме.

      Понятное дело, стравливали чаще собак, одинаковых по силе. Были-то сплошь дворняжки. Чистопородных, специально для охоты, редко-редко кто держал. Скажем, у начальника станции, у начальника почты – у тех были. Так вот… В драках ценилась не победа, а собачье бесстрашие. Смелой, задиристой собакой гордились, струсившую – нередко пристреливали в горячке стыда и позора. Всё это я знал и потому хотел быть спокоен, когда на моего Шарика набросится другой пёс. Позже я убедился: Шарик постоять за себя может… Вот, пожалуй, и всё на сегодня.

      Терентий Васильевич посмотрел в окно:

      – Тебе пора. Завтра услышишь главное, если не надоело.

      Прощаясь, Иван бросил взгляд на Дижона. Тот не сводил глаз с хозяина. Казалось, всё он слышал, всё понимал.

      Продолжение рассказа Терентия Васильевича

      Ночью Иван увидел во сне Шарика. Увидел себя, Терентия Васильевича, каких-то других незнакомых людей. Были они в зимнем лесу, на охоте. У всех за спиной ружья, и только он – без ружья. Впереди бежит Шарик, большой чёрный пёс. И хозяин его вовсе не Терентий Васильевич, а он – Иван. Вдруг он видит: Шарик остановился, шерсть у него на загривке стала дыбом, он зарычал и – с лаем бросился вперёд. Там, в кустах, стояла на задних лапах невиданно огромная собака с оскаленной пастью. Кто-то крикнул: «Медведь!» Раздался жалобный визг Шарика. Под грохот выстрелов Иван кинулся к нему, лежащему на снегу. Ноги подогнулись, он осел на колени. Протянул руки. Пальцам стало тепло и мокро. Он приподнял морду собаки и тут увидел, что это мёртвый Дижон…

      Проснувшись, Иван почувствовал щекой влажность подушки. Такого с ним ещё не было. Во всяком случае, он не помнил, чтобы когда-нибудь плакал во сне.

      И когда наконец он пришёл в сторожку, то прямо с порога спросил:

      – Шарик погиб, да?

      – Нет. – Терентий Васильевич с удивлением посмотрел на Ивана поверх очков: – С чего ты решил?

      – A-а, ну хорошо, – Иван улыбнулся, вздохнул с облегчением. – Что же с ним дальше было?

      – Дальше?.. Да ты садись, садись. А дальше вот что было, – продолжал старик, как бы очнувшись. – Да. Так вот…

      Весной, все, кто имел собак, сажали их на цепь. Держать в доме, кроме щенков, было вообще не принято. Была и у моего Шарика конура у крыльца. Наступила пора, когда собак охватывает весеннее беспокойство. Гон наступает –