Рэкетиры никому не нужны. Николай Гастелло

покурите, можем вам чаю налить. Чаю хотите? – мне дико захотелось налить охраннику чая в кружку Севы, я готов был даже сам за ней сходить.

      – Пожалуй, откажусь. Если можно, еще выкурю папироску.

      – Курите. И расскажите, кто вас втянул в эту историю. А потом пойдете домой отсыпаться.

      Охранник закурил папиросу, немного наклонился ко мне и доверительно сообщил:

      – Вечером заходил Кирилл Алексеевич. Бывший учитель физкультуры из нашей школы. Ну, выпили. Не без этого, как говорится. Он часто заходит. Иногда с товарищами навещают покойников по вечерам. Но такого никогда не было!

      Еще бы не хватало, чтобы такое было регулярно.

      – И что дальше?

      – Попросил зайти навестить кого-то. Я разрешил, конечно. Может, уединиться человеку надо. В одиночестве каждый видит в себе то, что он есть на самом деле, – процитировал он, я не знаю кого.

      – А как фамилия учителя физкультуры? – поинтересовался Гоша.

      – Турнев Кирилл Алексеевич.

      Гоша мне кивнул, и они со стажером вышли. Зацепка. Но, может, просто зашел выпить с бывшим коллегой.

      – Значит, вы не видели, когда машины въехали на территорию?

      – Так не было никаких машин. Исключительно мы с Кириллом Алексеевичем.

      Похоже, все-таки был пьян и все проспал. Учитель физики. Мог мне преподавать. Могли вместе в походы ходить. И тут я зачем-то задал необязательный вопрос.

      – А сколько лет вашей матери?

      – Какой матери? Моя мать умерла 20 лет назад.

      – Зачем же вы просили разрешить с ней проститься?

      – Думаю, условия момента, к слову пришлось. Я испытал стресс.

      Меня снова посетило желание нанести охраннику тяжелые моральные увечья.

      Я позвонил в прокуратуру заму по следствию. Доложиться. Пока слушал гудки, представлял, как звенит телефон на столе у зама, считал гудки, чтобы было прилично прервать звонок после пяти, и мечтал, чтобы никто не ответил, потому что сил докладывать не было никаких. А еще я тайно мечтал, что сейчас «зам» с нескрываемым облегчением скажет: «Выезжай. В "город" дело забирают».

      На пятом звонке зам ответил. Спокойно выслушал. И сказал: «Понял. Работай». Мысль о том, что такого серьезного мужчину завалили, а никому дела нет в вышестоящей прокуратуре, меня расстроила.

      Мне хотелось есть, спать и опять есть. А не работать по безнадежному делу. И была пятница. Сегодня дело, конечно, не заберут. Это я размечтался, придется жить с ним до понедельника. И в субботу вместо выходного у меня теперь, похоже, рабочий день со всем вытекающим из этого факта энтузиазмом.

      С особой тоской я вспомнил о вставленной в печатную машинку бумаге для написания обвинительного заключения по очень неприятному делу об изнасиловании.

      Четверо арестованных по этому делу сидели. А пятый уже умер в тюрьме от туберкулеза. Причем, туберкулез у него был диагностирован только при поступлении в следственный изолятор номер один – в просторечье «Матросская тишина». И в такой стадии, что его сразу перевели «на больничку» умирать. Туберкулез был в открытой форме,