Жуга. Осенний лис. Дмитрий Скирюк

танец змеи и хлыста, чёрный завиток хвостатой бури, срывающей крыши с домов, секущий глаза песчаной плетью пустыни…

      …Восточные грозы, косой завесою летящий ливень белых стрел, и молнии, которые таятся в чёрном колчане…

      Ветер! Холодный чистый ветер собирал свою жатву!

      Далеко внизу мелькнуло белое пятно поднятого паруса: корабль в гавани снялся с якоря. Ганзейцы уходили в шторм. Жуга усмехнулся. Камень на его браслете пылал. Восьмилучевая звезда – роза ветров. Они сами выбрали свою судьбу, сорвав её с браслета. Этот корабль не утонет, ему суждена другая судьба. Ему долго не увидеть берегов. Очень долго.

      Может быть, вечно.

      Жуга крепче сжал посох, смерил прищуром глубокие пасти и вновь обернулся к стене.

      Они стояли у огня, на вершине башни, плечом к плечу, отбивая атаку за атакой.

      Четверо.

      Вместе.

      И почему-то на сердце у них было очень легко.

* * *

      В старом доме на улице жестянщиков, в маленькой комнатке под самой крышей проснулся мальчик. Он долго лежал без сна, с замиранием сердца прислушиваясь к грохоту за окном, затем набрался храбрости и выглянул наружу, в любой момент готовый юркнуть обратно в спасительную темноту старого одеяла.

      – Мама? – робко позвал он, щурясь на пламя свечи.

      Мать, худая темноволосая женщина с серыми глазами, самый ласковый и добрый человек в мире, отложила вязанье, поправила на плечах тёплую серую шаль и подошла к кровати.

      – Что, сынок?

      – Мне страшно, мама! – пожаловался он. – Что гремит?

      Женщина вздохнула.

      – Это гроза.

      Глаза мальчишки округлились.

      – Разве зимой бывает гроза?

      – Бывает. – Она улыбнулась. – Это зимняя гроза.

      – А нас не убьёт?

      – Не бойся. – Она подоткнула одеяло, наклонилась и поцеловала сына в лоб. – Она нас не достанет. Спи.

      Успокоенный, мальчик откинулся на подушки.

      – Только ты посиди со мной, – попросил он. – Ты не уходи.

      – Я здесь. – Она улыбнулась. – Я рядом.

      Он долго лежал без сна, испуганно вздрагивая всякий раз, когда снаружи особенно громко бухало, но вскоре глаза его против воли начали слипаться, он зевнул раз-другой, улыбнулся и вскоре засопел. Мать посидела у кровати, осторожно высвободила руку из цепких детских пальцев и подошла к окну. Сдвинула занавеску и долго смотрела, как бьют раз за разом в вершину старой башни слепящие стрелы молний – прямо в огонь маяка. Вздохнула, перекрестясь, сняла щипцами нагар со свечи и снова взялась за рукоделие, но работа не шла.

      Она родилась в этом городе и прожила всю жизнь, но никогда не видела ничего подобного. Ей было по-настоящему страшно.

      И сотни мужчин и женщин в Галлене вздыхали, молились, ждали и не могли дождаться, когда же, ну когда настанет утро…

* * *

      Был день. Настоящий, солнечный, почти безветренный – из тех ласкающих душу дней, что иногда случаются среди зимы, хотя до весны ещё далеко. Жители Галлена открывали окна и двери, недоверчиво