cнарк снарк: Чагинск. Книга 1. Эдуард Веркин

хлеб – это перга, – зачем-то поправил я.

      – Витенька, так твой роман называется «Пергад»… а нет, «Пердак»… – гадко хихикнул Хазин.

      Я не ответил.

      Паша между тем триумфально закончил выступление. Зал рукоплескал. Я оглянулся. Начальственный стол поредел. Исчез врио, исчез мэр Механошин, на правом краю сидел полярник, на левом Алексей Степанович, он что-то рассказывал полярнику через закуски и салат. Паша кланялся со сцены.

      – Витя, ты прав, – сказал Роман. – Ты совершенно прав, везде сплошная перга…

      Мы разговорились со Шмулей о перге и литературе, Шмуля много читал, а вот сейчас, за столом, зачитал стихи. Про детство, солнечные пляжи и ручейников в сумрачных водах, там еще птичка была…

      – И я хочу стихи! – неожиданно воскликнул Хазин. – Я давно сочинил!

      Он выскочил из-за стола.

      – Ты куда, дурак, сейчас в программе пантомима…

      Кажется, это сказал Шмуля.

      Хазин быстро пробрался между столами к сцене и запрыгнул на нее. Из-за кулис решительно выступил молодой человек в костюме, но почему-то остановился. Зинаиды Захаровны на сцене не стояло, и Хазин завладел микрофоном.

      – Хазик! Зажигай! – воскликнул Роман.

      Я оглянулся. За начальственным столом уже снова сидели и врио, и мэр Механошин, на сцену они не смотрели, что-то обсуждали.

      – Здравствуйте, – неожиданно трезвым и твердым голосом произнес Хазин. – Я рад приветствовать вас в этот день!

      Зал вежливо похлопал. Хазин не унимался.

      – Я представляю здесь ложу поэтической герильи «Перга и лопата», – сообщил он. – И от имени нашего тайного общества я имею честь осуществить… эстетическую обструкцию! Сейчас я прочитаю мини-поэму в двенадцати скажениях, посвященную…

      Хазин набрал воздуха:

      – Посвященную гибели станции «Мир»!

      Из зала раздались одиночные аплодисменты, я посмотрел – хлопал в ладоши Алексей Степанович Светлов. Врио и мэр смотрели на него оторопело.

      Хазин набрал воздуха и начал читать, размахивая правой рукой:

      Две тысячи первый год,

      Станции «Мир» пиз…ц,

      А может, и миру пиз…ц,

      А я еще не отец…

      На этих строках Роман засмеялся так, что прикусил язык. Хазин читал, размахивая руками:

      А мне еще не повезло,

      А может наоборот,

      И мир кружится назло,

      И каждый час – оборот,

      И каждый миг – километр.

      Наматываются витки,

      И смотрят с испугом вверх

      Снизу материки.

      Много. Много сегодня культуры. Перебор культуры. Звенящий день.

      Стол МЧС переглянулся со столом милиции, и все вместе они вопросительно посмотрели на стол начальства. Врио губернатора задумчиво ел грушу. Хазин продолжал читать. Рядом со мной шепеляво засмеялся Шмуля.

      – А я тоже хотел про станцию «Мир» сочинить, – признался он. – Песню… А этот урод опередил…

      Упала в лужу звезда,

      Сорвавшись от дней забот,

      Скоро миру