Приют Грез. Эрих Мария Ремарк

на помолвку она еще раз зашла к нему, обняла и разрыдалась: «Я не могу… не могу, любимый…»

      У него тоже слезы навернулись на глаза, и он сказал: «Останься, останься со мной!»

      И все же они расстались… пришлось.

      Трепеща от близкой разлуки, но пока что вместе, в тот вечер они поднимали к звездам сияющую золотом чашу, полную искристого вина, и рыдали о своей любви и боли.

      Фриц отложил трубку, прошел в мастерскую. Достал холст и принялся за дело. Один за другим бежали часы – он ничего не слышал, углубившись в работу. Наконец сумерки заставили его отложить кисть. Он провел ладонью по лбу, рассматривая свою работу. Потом удовлетворенно отодвинул мольберт. Тихонько насвистывая, взял шляпу и трость и вышел на вечернюю улицу.

      Мирно шумели каштаны.

      Через час Фриц вернулся. Зажег лампу, взял несколько выпусков «Красоты».

      Снаружи медленно наступала ночь.

      Несколько чудесных фотографий обнаженной натуры в журнале привели Фрица в полный восторг.

      В дверь постучали.

      «Наверно, кто-то из молодых друзей», – подумал он.

      – Прошу.

      На пороге стояла высокая элегантная дама, и ясный, звучный голос произнес:

      – Добрый вечер, господин Шрамм.

      Фриц вскочил.

      – Какая приятная неожиданность, мадемуазель.

      – Я не помешаю?

      – Только если захотите сразу же уйти.

      – Значит, не помешаю. Вы столько рассказывали о вашем Приюте Грез, что мне стало любопытно…

      Она сбросила на руки Фрица шелковую накидку и огляделась. Фриц смотрел на нее. Нежный шелк мягко стекал по высокой фигуре. Беломраморная шея выступала из глубокого выреза платья, гордо и спокойно неся красивую голову с тяжелыми темными волосами. Поблескивали матовые жемчужины.

      – Вы не преувеличивали, господин Шрамм, это поистине комната грез. Такая уютная и теплая. Я вдвойне это чувствую, мне так надоели залы со свечами и ярко освещенные комнаты.

      Фриц придвинул ей кресло, она небрежно села.

      – Сегодня я угощу вас чаем с английскими бисквитами… нет-нет, не возражайте… а затем не шоколадные конфеты, а – только представьте себе! – черешни, уже в мае. Один из итальянских друзей прислал мне нынче утром пакет. И заодно выкурим по сигарете. Согласны?

      Она кивнула и с удовольствием позволила ему заняться приготовлениями.

      – Как у вас покойно, мирно, господин Шрамм. Сейчас такое редко найдешь. Все гонятся за счастьем и золотом – это ведь не одно и то же… хотя в конечном итоге зачастую одно и то же. Вы нашли счастье, господин Шрамм?

      – Я счастья не ведаю… если иметь в виду избитое обывательское понятие, старую погудку: довольство – вот подлинное счастье. Пожалуй, так оно и есть… в среднем. Что же до нас, тонко чувствующих, неординарных, я бы сказал так: подлинное счастье – мир в душе! Почти то же самое, и все-таки нет. Довольство можно испытывать всегда, просто так – без схваток, без борений. Зачастую так и бывает. Мир же приходит в душу лишь после борьбы, тяжких битв и заблуждений. Очищенное, познанное Я…

      – И вы нашли этот мир, господин Шрамм?

      – Пожалуй, можно бы так сказать,