Окаменелые сердца, или Медуза Горгона. Александр Арсеньевич Осташевский

и только сейчас понял…

      – Когда ее не стало… – добавил черный, – вот ты и понял, что любишь ее.

      – Да, да, братцы… именно тогда… Павел зашатался в такт шатающимся мужикам, подъездным бронированным дверям и всему теперь сердечному, сочувствующему, но солнечному, радостному миру, окружающему их. – Знали б-бы вы, какая она б-была… душевная, добрая, от-тзывчивая – все алкаши ходили к ней деньги занимать – никому не от-тказывала…

      – Верю, Павел, верю, – черный обнял его за плечи, – сочувствую тебе всей душой, мы теперь друзья.

      – Да, д-да, – Павел заплакал, – мы теперь друзья, – и обнял черного. Потом – среднего, рыжего, у которого плохая жена: – А т-ты ее… прости, жену свою… прости… она ведь жена т-твоя… живая… р-рядом с тобой… оцени это и прости!..

      – Да, да, Павел… – он подумал, – прощу… вижу, как ты свою любишь… прощу… а то… вдруг подох… умрет – что я без нее делать-то буду, как переживу!?.. – рыжий тоже обнял Павла. – А все-таки скажи мне, кто такой «интеллигент», что это слово означает?

      Черный послал его так далеко, что рыжий замер и отошел в сторону. Теперь Павел стоял только вдвоем с черным, так же крепко обнявшись, и первый плакал от пьяного счастья, а черный улыбался, поддерживая его, как ребенка.

      И еще сильнее сияло и грело веселое, хмельное, весеннее солнце, растапливая сверкавший кое-где ледок на лужах и сердцах людей, и еще глубже был нежно-голубой небосвод с белыми барашками облаков, так что нельзя было не верить этому майскому дню, этой весне, когда первые нежные листочки появлялись на оживших деревьях.

      И Павел заснул на руках своих приятелей со счастливой улыбкой, ноги его подкосились, и мужики усадили его на холодную металлическую лавочку около подъезда с бронированной дверью.

      Появился маленький, тоже со счастливой улыбкой, и показал мужикам головку «белой». Они заулыбались, а черный задумался:

      – А чо нам с этим делать, пацаны, а?

      – А чо? Оставим его, проснется – дорогу домой найдет, тут же рядом.

      – Да я не о том. Может, у него деньги есть – нам бы не помешали.

      – Это ты верно балакаешь, – сказал маленький, – надо его просканировать – вдруг что и попадется.

      – Да, ладно, братцы, нельзя же так: он нас водкой поил, душу наизнанку вывернул, горе у него такое, а мы его, значит, грабить будем… – сказал рыжий.

      – Не грабить, – глаза у черного зажглись бесовским огнем, – а спасать. Суди сам: если у него есть бабки, то он их обязательно пропьет, при его горе иначе нельзя, разве не так? – он посмотрел на маленького.

      – Правильно, иначе нельзя.

      – Иначе нельзя. Значит, он напьется до беспредела и может окочуриться, под машину попадет или что… Разве не так? – черный посмотрел на рыжего.

      Тот опустил голову.

      – Разве я не прав, Саня? Скажи!

      Саня опустил голову еще ниже.

      Черный расстегнул у Павла плащ, пиджак и достал кошелек, открыл его, посмотрел на содержимое и отвернулся с отвращением:

      – Нет