Дорога за горизонт. За золотым крылом. Эйрик Годвирдсон

остаться наедине с бумагами и собой, раскрыть дневниковую тетрадь и взяться за перо…

      Не пиши ничего в дневник сегодня. Зачем? Ты и так все помнишь, у тебя же такая прекрасная память…

      Отстань!

      Чем поможет оно твоей стране?

      Оно поможет по крайней мере мне.

      Взгляд падает на рисунок кораблика.

      Корабли… а сколько их у вас? Зачем корабли на силамарском берегу, когда напасть на вас скорее всего захотят со стороны Краймора?

      Что им мешает доплыть по окончании постройки вдоль берега, мимо устий Лэйвии и Кэйхи? Первое пробное плавание к тому же.

      Подаришь братцу просто так то, что создал столь большими усилиями?

      Что значит – подаришь? Гаэль единая страна! Единый народ! И мы с братом…

      Это ты так думаешь, о благородный Бриваэль… как ты можешь знать, о чем думает твой брат? Что нашептать успели ему чужаки с Севера? Чем живет он теперь – знаешь ли? Не о чем письма шлет, а каков он на самом деле?

      Уйди, темная пакость. Это мой брат, и верю я ему, как себе.

      Как знаешь, упрямец… или сказать – слабак?

      Исчезни!

      Отзвук холодного смеха. Мерещится – или в самом деле гуляет где-то на границе слышимости?

      Записывать и правда уже не тянет, но Бриваэль все равно заставляет себя сперва подробно написать про сон и пробуждение, и все мысли попутные, не обходит и ложное воспоминание.

      «Точно чужой голос я слышу – и знать бы, кому принадлежит он…»

      Потом снова уходит в чтение.

      Смысл прочитанного на этот раз вьется и скользит водяной змеей в мути зеленоватого омута, и государь принимается изучать чьи-то рисунки, приложенные к записям. Рисовал, скорее всего, не сам автор строк, да и сюжеты изображенного мало соотносятся с текстом – в основном это сильно стилизованные, но узнаваемые и оригинальные портреты придворных.

      Стиль несколько своеобразен, но любопытен, поэтому Император всматривается долго.

      – Вот ну и физиономии, а, – бормочет Бриваэль. Точно птицы носатые… Особенно этот, страшен, как ночь без звезд!

      Он присматривается к профилю, что особенно пришелся не по вкусу ему своими острыми резкими чертами – и вдруг разом узнает, чей это портрет.

      «Это же наш отец! А вот этот мальчишка рядом, что показался мне противно-развязным – наверняка я сам!» Бриваэль роняет лист, бросается к зеркалу – неужто он сам себе покажется таким же отвратительным, как и портреты родичей, знакомых, друзей?

      Из хрустальной толщи зеркала на него смотрят его собственные серо-голубые глаза, полные страха – выражение это им несвойственно, как несвойственно солнце ночному небу! – бледное лицо, искаженное странной гримасой… и вторая пара глаз, выглядывающих из-за спины. Чужих глаз – белых, как неживой свет нарисованной луны. Хозяина этих глаз не видно – на его месте клубится темнота. Оба плеча разом обжигает крапивной плетью, Бриваэль чувствует тяжесть чужих рук,