Над вечным покоем. Кирилл Вер

беседовать. Из шестерых мужиков самым общительным оказался Бык – пойло развязало ему и без того несдержанный язык. На горе парней-газетчиков, он уломал их выйти на боевое задание и прыгнуть с ранцем. В самолете фотооператор сделал снимок трясущимися руками – его испугали снаряды красных, грохотавшие за бортом. А писаки боялись не зря – один из них разбился, второго подстрелила шальная пуля, пущенная из белых окопов. Единственный выживший газетчик уже после боя настрочил разгромную статью про Маркова – мол, у штабс-капитана в его третьей роте одни садисты и пьяницы, а сам он безумец и безжалостный убийца. Но пропагандистская машина вовремя пресекла самодеятельность испуганного газетчика, и газета «Родина» выпустила обычный военно-патриотический очерк о боевых действиях против красных. Марков, прознав истину, тут же отмахнулся от белиберды – его ребят знают все, и никакие каляки-маляки не испортили бы мнение о славной роте, что без жалости крушила совков тяжелой рукой справедливости. Шесть молодых парней с горящими глазами были главным оружием Белой армии в борьбе с красной гнилью. Сперва их уважали, потом полюбили, а перед финальным сражением просто боготворили. В народе о третьей роте слагали легенды, пели песни, называли в честь команды Маркова детей. Даже император мерк перед этой необузданной силой, что оставляла позади себя только пепел.

      Шкет. Бык. Дрон. Ежик. Барчук. И я. Марков. Совсем позабыл я про имя свое. Его ведь дал Учитель, когда вытащил меня на свет?

      Мысли, возникшие в ответ на воспоминания, вызвали у Маркова приступ ярости. Зубы сжались, а пальцы, в которых лежал безобидный клочок, превратили ладонь в кулак, смяв несчастную карточку в жалкий шарик. Резко вскочив с кровати, Марков направился к печи, распахнул створку и метнул комок прямо в угли. Бумажка мигом вспыхнула, сжалась еще сильней и утонула в пламени.

      – Надо было сразу сжечь! – злобно сказал охотник.

      Хмуря брови, он смотрел на перемигивание огоньков на растрескавшихся поленьях и тяжело дышал. Дерево в печи трещало, вгоняя Маркова в полуобморочное состояние. Тело стало ватным, а голова каменной. Марков старался держать себя в руках, надеясь отойти от смуты в сознании, но пламя остановило взгляд охотника, испепеляя жаром кожу. Фонтан искр, что рассыпался после треска обугленной древесины, возвращал душу Маркова в прошлое, унося беспомощный дух подальше от тела, в мистический круговорот. Танец углей напомнил об огнях, что рассекали ночное небо Москвы перед злосчастной битвой, после которой жизнь Маркова оборвалась на полуслове. Охотник терялся в лабиринтах болезненных воспоминаний, рискуя заблудиться, но продолжал смотреть на пляску огня. Глаза закатывались, тело слабло, а мозги вместе с черепом, волосами и кожей растеклись по плечам. События прошлого вскрылись как гнилые нарывы, и душа Маркова почувствовала долгожданную свободу.

      Опять я вспоминаю об этом… Дурная голова! Я клялся, я не хотел, я…

      Глава третья

      Марков