Четыре месяца темноты. Павел Владимирович Волчик

все бесит. – Аладдин выдавил клей и осторожно приложил заплату.

      – Ты смог бы, если б узнал, что она тяжело болеет.

      Голос отца стал угрюмым.

      «Почему он защищает мою мать? Она ведь его бывшая жена. Сам он не смог с ней жить, вполне здоровой».

      Андрей представил, как узнает о том, что мать заболела, – наверное, они больше не будут ссориться. Что за глупость? Неужели кто-то должен быть при смерти для того, чтобы между людьми воцарился мир?

      – Ты же знаешь, какой у нее тяжелый характер, пап.

      – Что об этом говорить? Слова на ветер.

      Лицо отца сделалось темнее тучи. Андрей мог на этом остановиться, но все же спросил:

      – Почему я не могу переехать к тебе? Я все равно только раздражаю ее.

      – Я уже тебе говорил сто раз. Во-первых – суд. Во-вторых…

      – Каждый должен быть на своем месте. Мы нужны там, где все плохо, чтобы это место нашими усилиями стало лучше. Сдаваться нельзя. И тому подобное. Многое тебе удалось изменить в нашей школе?

      «После того, как тебя уволили из другой за драку, а следом пришлось уйти и мне», – едва не сказал Андрей, но сдержался, потому что и так наговорил лишнего. Он не хотел расстраивать отца, не хотел видеть его мрачное лицо, но язык говорил словно помимо его воли. Язык пылал злостью.

      Однако на этот раз отец даже не разразился гневной тирадой, только бросил на юношу свой ироничный взгляд:

      – Много. Больше, чем за всю предыдущую жизнь. Только за это не награждают медалями и похвальными листами. И убивать, как в реальном бою, никого нельзя. Хотя иногда очень хочется.

      Он бросил сыну тряпку.

      – Станешь совершеннолетним – будешь решать, с кем жить. Протри свой велосипед. Каждый день он должен выглядеть как новый.

      Андрей стал отковыривать засохшую грязь с рамы и педалей.

      – Если мне нельзя к тебе переехать… То хотя бы скажи, как мне с ней быть? Я ведь тоже ору в ответ.

      – Попробуй отшучиваться. Желательно, чтобы шутки были над собой, а не над ней. А еще уясни…

      Отец вдруг близко наклонился к нему, и Андрей почувствовал запах пота, железа и лосьона для бритья.

      – Она была живой, как правая, – отец похлопал здоровой рукой левую, и послышался глухой звон. – Знаешь, что это значит? У нее были пальцы, они все чувствовали и могли согнуть медный гвоздь. Принято считать, что человек, который потерял конечность, становится несчастным. Это бред. Он остается таким же. В физическом плане он, конечно, ограничен, но если хочешь знать, даже приобретает кое-какое знание. Знание о том, что его не будет однажды на свете, как нет уже этой некогда живой части тела. Понимаешь, о чем я? Части его уже нет в этом мире. Не будет и остального. Можно исчезнуть разом или по кусочкам – разницы нет. Думать об этом полезно. Знать, что ты ограничен временем своего существования на земле. Ограничен я, ограничен ты, ограничены твоя мать и бабушка. Все они исчезнут, как исчезла часть меня. Хочешь знать, что я думаю о характере твоей мамы? Мне теперь безразлично, какой у нее характер. Я бы попробовал все вернуть, попросить прощения, помириться с ней. Потому что мне не хотелось бы исчезнуть из этого мира,