Смертная. Мария Николаевна Сакрытина

все девушки как на подбор белокожи и черноволосы. И такие же коротышки, как я.

      Из второго паланкина под руки выводят матрону – вылитая наша завуч, только красивая. Но смотрит так же. Я даже невольно съёживаюсь, ожидая окрика. У нашего завуча всегда я виновата – и сразу во всём. Заочно.

      Но тут матрона тоже становится на колени, а потом простирается передо мной ниц. Медленно и очень изящно, с изрядной долей торжественности. Тут же поднимает голову, смотрит на меня и говорит:

      – Великая богиня, госпожа наша Шамиран…

      Она что-то ещё добавляет, кажется, “приветствуем” или что-то похожее, очень велеречивое. А до меня вдруг доходит, что обращается она ко мне. То есть, это я – Шамиран. И “великая богиня” тоже.

      Ладно. Будем считать, что мне напекло солнцем голову, потому что я опять начинаю хохотать. Долго – все ждут, матрона молча смотрит, её взгляд полон почтения и самую капельку – недоумения.

      А я сижу на горячих каменных плитах, которыми покрыта площадь, смеюсь и никак не могу остановиться.

      – Я хочу уйти, – наконец выдавливаю, ни к кому не обращаясь. – Пожалуйста, я хочу домой.

      Матрона почему-то воспринимает это как знак. Она кивает девушкам, те резво встают с колен, окружают меня, подхватывают под локти и буквально несут к третьему паланкину. Потом с превеликой вежливостью, бормоча не то комплименты, не то извинения, аккуратно сажают на подушки и закрывают занавеси.

      Я глазом моргнуть не успеваю, а паланкин уже поднимается. Мамочки, за что держаться?!

      Глава 9. Ловкий

      Дзумудзи

      Смертная в отчаянии глядит на жриц. Те лежат перед ней лицом в пол: прислужницы позади – под палящим солнцем на камнях садовой дорожки, Верховная впереди – на ковре в тени беседки. Вокруг замерли рабы – глаза долу, в руках блюда с фруктами и медовыми сладостями.

      У смертной дрожит голос:

      – Здесь, должно быть, какая-то ошибка. Я правда не понимаю, что происходит. – Она на миг замирает, тяжело сглатывает и оглядывается на кувшин с водой, который держит рабыня в двух шагах от неё. Потом облизывает пересохшие губы и начинает снова: – Я не богиня. Я не могу быть богиней, я просто человек. Обычный человек. Поверьте мне, пожалуйста. Я всего лишь на неё похожа, это случайность!

      Она старается быть честной, думаю я. Это говорит в её пользу.

      А также о том, что она глупа. Впрочем, это я давно понял. Она не смогла воспользоваться властью, которую имеет над мужскими сердцами. Ей, наверное, и в голову не приходит, какие возможности открываются перед богиней, госпожой Урука, пусть и фальшивой.

      Смертная снова тяжело сглатывает, и мне хочется пнуть дурёху-рабыню, которой не хватает ума или смелости поднести госпоже воды. Люди часто цепенеют в присутствии великих. Чем смертные отличаются от глиняных кукол, не понимаю. Матери не стоило вдыхать в них жизнь, их разум слишком слаб, чтобы развлечь нас, не говоря уж о большем.

      Впрочем, и Матери, и Шамиран эти ничтожества были по душе.

      Как и Отец, я совершенно этого не понимаю.

      Испуганная