Смертная. Мария Николаевна Сакрытина

время, что есть у нас сейчас.

      Юнан поднимает голову, когда я ерошу его волосы. Улыбка мелькает на его лице, и – о, как жаль, что он не видит, но радугой переливаются стены его каморки. Меня раньше изумляло: почему покои царя так роскошны, а комната царевича больше похожа на тюрьму. Оконце здесь такое узкое, что даже я еле-еле сквозь него протискиваюсь.

      “Зачем слепцу свет?” – бросил как-то царь.

      Я многое поняла, после того, как наблюдала за ним однажды.

      – Ты пришла, – голос Юнана волшебнее голоса моря на рассвете. А ничего красивее я не слышала.

      Я прижимаюсь к его плечу, стараясь не обращать внимания на Гнуса – так я зовут его духа-защитника. Мерзкая крыса забилась в тень, как всегда. Слабый, противный. Всё, что у него осталось – это облик. А ведь духи-защитники могут, я слышала, многое, даже говорить с богом. Вот дух-защитник Саргона… Нет, не стоит сейчас об этом.

      Было время, когда Гнус пытался меня прогонять. “Зачем даёшь ему надежду?” – шипел он. “А зачем ты его не защищаешь?” – отзывалась я. Он рычал на меня – получался писк, как у рассерженной крысы.

      Юнан наклоняет голову – как раз в мою сторону. Я глажу его щёку, касаюсь бесплотными пальцами губ. “Люблю тебя”. Он не слышит. Только Гнус мерзко ухмыляется из своей тени.

      – Фейха. – Юнан жмурится.

      Он считает меня призраком. Была когда-то женщина в гареме одного из царей, по меркам людей давно. Она чем-то прогневала своего господина, не помню, чем. В наказание её замуровали. Рабы судачат, будто видят в лунные ночи её призрак. Он, как случается со смертными, только стонет и жалуется. Я и того не могу, но Юнан верит, будто я и есть та женщина – Фейха. Единственная его подруга.

      Юнан говорит со мной – делится всем. Страхами, обидами, редкими радостями. А ещё – новостями и дворцовыми сплетнями. Последние он знает тысячи. Для людей Юнан словно не существует, потому, наверное, при нём говорят свободно. Словно вдобавок он ещё и глухонемой.

      “Мои слова что ветер – никто их не слушает, Фейха. Никто, кроме тебя”.

      Я слушаю. На днях Юнан рассказал, будто в мир вернулась госпожа Шамиран.

      “Скажи, Фейха, ты видела её у Эрешкигаль? Какая она? Отец зовёт её шлюхой, когда думает, что никто не услышит. Он так её ненавидит – я полюбил бы её за одно это. Только истории, которые я о ней читал и слышал… Они страшные”.

      Если бы могла, я бы сказала ему, что с духами госпожа Шамиран обращалась ещё страшнее, чем с людьми. Благодать её слаще мёда, но нет в сердце богини жалости. Мне повезло, саму госпожу я не застала, но тоже много о ней слышала.

      – Она снова здесь, – рассказывает царевич. – Отец места себе не находит. Вот бы посмотреть, как он роется в сокровищнице, пытаясь купить свою жизнь! – Юнан смеётся надтреснуто и горько, совсем не весело. Иначе он не умеет.

      За окном пролетает синица. Пытается сесть на узкий подоконник, но не умещается. Снова и снова. Это даже смешно – пока синица не просачивается в оконце ветром. Юнан вздрагивает – я поскорее стряхиваю