Московский чудак. Москва под ударом. Андрей Белый

зрачишко лупился на Киерко.

      Сам он усилился высказать что-то; и вдруг, – как закекает старым, застуженным кашлем, схватяся рукой за грудашку; она сотрясалась, пока он выпихивался; и рукой гребанул; вдруг пошел – прямо к двери (ну, – ноги: совсем дергоноги).

      Захлопнулась дверь.

      Он тащился чрез улицу: с видом степенным, и скопческим, думая:

      – Что же случилось?

      Совсем не умел, видно, связывать фактов: умел лишь глядеть.

      Не дойдя до окошечек желтого домика, стал под воротами: но не прошел под воротами; по бородавке побил; поднес палец к глазам; посмотрел на него: и понюхал его; после этого он повернулся, решившись на что-то; и недоуменно глядел на профессорский дом.

      …………………….

      Между тем: в коридоре меж Киеркой и Василисой Сергевной происходили отчаянные препирательства; Киерке силилася Василиса Сергевна что-то свое передать:

      – Это Дарьюшка книги таскает… Не знаете… Антецеденты бывали: таскала же сахар!

      А Киерко неубедительно очень доказывал:

      – Дарьюшка тут ни при чем…

      И признаться, совсем не сумел он оформить свой домысел, был же ведь умник.

      – Не знаете, нуте же: форточник ловко работает – что? А я ж знаю, что – форточник: форточник, – он!.. – за подтяжку схватился рукой.

      – А пропо́: почему не унес он других вещей, – ценных?

      – А может быть, – нуте, – спугнули его; он же сцапнул два томика, да – был таков! – зачастил по подтяжкам он пальцами.

      «Форточник» – Митя – стоял и сопел, умоляюще глядя на Киерко, бросившего на него укоризненный взор.

      Он покрылся испариной: ужас что вынес.

      Профессор ходил пустобродом от Киерко к Мите, от Мити до Киерко; видно, он чем-то томился; пожухнул глазами, пожухнул всей крашеной рожею – да горьковатое что-то осело в глазах.

      Василисе Сергевне бросил он:

      – Дарьюшка тут ни при чем!

      И, прислушиваясь к рассуждению Киерко, бегал глазами – двояшил глазами, он знал, – не два томика: томиков сорок пропало; не мог с ними форточник в форточку выскочить.

      – Осенью, – знаете, – Митя осмелился, – видел под форточкой…

      Тут у профессора глаза сверкнули – ерзунчики: злые. Нацелясь на сына, он брызнул слюною:

      – Не кляпси: молчать!

      И, подставивши спину, пошел в кабинетик: надолго угаснуть.

      Опять позвонили.

      История!

      Старуховато просунулся – Грибиков: вот ведь прилипа!

      – А нуте?

      Наткнувшись на Киерко, он растерялся: хотелось, как видно, ему, чтоб не Киерко дверь отворил; постоял, поглядел, помолчал; и – сказал неуверенно:

      – Кошку впустите: курнявкает кошка у вас под крыльцом!..

      Ничего не прибавил: ушел.

      Отворили дверь настежь; и – не было кошки: струя морозяная дула – отравленным бронхитом:

      – Дверь затворите: квартира – ледовня!

      ………………………..

      Профессор прошел в кабинет.

      Проветшал: горьколобый, прогорбленный, вшлепнулся в желтое