Московский чудак. Москва под ударом. Андрей Белый

так-то: обманщиком ходите.

      Нервно подбросила в воздух с ладони одну финтифлюшечку; и под распущенной юбочкой ножки сложила калачиком.

      – Так и приходится.

      Митя дерябил диван заусенцами пальцев:

      – Отец-то – вы знаете: толком не спросит меня; запугал: проверяет меня, – проверяет, – как, что: «Тебя спрашивали?» Или – «Что получил?»… Человеческого не услышишь словечка, – вы знаете.

      – Вы же?

      И сыпала в ткани ониксы.

      – А говорю – получаю пятки… Я…

      – Вы, стало быть, врете и тут, – перебила Лизаша, подбросив одну финтифлюшку.

      – А как же: попробуй сказать ему правду, – поднимутся крики; и, знаете, – бог знает что.

      – Не завидую вам.

      – А то как же? Товарищи, знаете, образованием там занимаются; этот прочел себе Бокля, а тот – Чернышевского… Мне заикнуться нельзя, чтобы книжки иметь: все сиди да долби; а чтоб книжку полезную, нужную…

      – Бедный мой!

      Кончик коленки просунулся из-под коротенькой юбочки.

      – Нет никаких развлечений: в театры не ходят у нас; ну я все-таки, знаете, много читаю: хожу на Сенную, в читальню Островского – знаете. Не посещаю гимназии: после приходится лгать, что в гимназии был.

      Митя пристальным глазом вперился в коленку: она – беспокоила.

      – Что же, Митюшенька, – вы без вины виноватый.

      Оправила юбочку.

      – Ибсена драму прочел, – ту, которую вы говорили.

      – «Строителя Сольнеса»?

      – Ах, вы, милый уродчик, – звучал ее гусельчатый голосочек, – запущенный; у, посмотрите: вся курточка – в перьях.

      Лизаша нагнулась: он – слышал дыхание.

      – Дайте-ка, – я вас оправлю: вот – так.

      И – откинулась; и, поднося папироску к губам, затянулась, закрыв с наслаждением глазки.

      – Я верно поэтому вас приютила: такой вы бездомный.

      Сидела с открывшимся ротиком:

      – Вы и приходите – точно собачка: привыкли.

      Откинула прядку волос; и – добавила:

      – Нет, у русалки моей вы бываете, – не у меня.

      Прикоснулася ручка (была холодна, как ледок).

      – Мы с русалкой моей говорили про вас.

      Померцала глазами – на Митю.

      Казалось, что там соблеснулися звезды – в Плеяды; Плеяды – вы помните? Летом поднимутся в небо; и поздно: пора уже спать.

      Поднялась атмосфера мандровской квартиры; ведь вот – говорили же:

      – Дом с атмосферой.

      В гостиной опять зазвонили ключами; ключи приближались: звонили у самой портьеры: казалось, – просунется очень подпухшей щекою мадам Вулеву; но ключи удалялись; ключи удалились.

      – Несносно.

      Лизаша головку просунула в складки:

      – Ушла.

      Атмосфера потухла: ничто не сияло.

      И слушали молча, как там ветерок разбежался по крыше: Лизаша тонула в глазах, – своих собственных; в пепельницу пепелушка упала: глазок прояснел.

      – Ну, и – дальше?

      Зачмокало.

      – Переэкзаменовка, опять-таки, – в августе