Часть. Игнат Дэйнов

рядом со шконкой, на которой развалился Бритнев.

      –Залупистый ты, я это чувствую. – улыбается Молгунов.

      -Что-то крови много. – говорю я, чувствуя, как капли стекают уже на глаза. – Надо бы умыться, а то испачкаю…

      –Пошел на хуй! – орёт резко сбоку Бритнев и бьёт меня ногой в голову.

      Он садится на шконке, хватает меня, стаскивает с табуретки и прижимает к боковине шконаря.

      –Вы, суки, вообще ахуели! – обдаёт перегаром меня он, глядя абсолютно мертвыми глазами.

      -Э..не…

      -Думаешь вам хуево? Вы даже не знаете, что с нами тут было! Вы щенки и слабаки, только ныть можете, суки, ненавижу вас!!!

      На последних словах Бритнев принимается вколачивать мне в грудь тяжёлые удары. Снова и снова, пятый, десятый. Бритнев бьёт исступленно, как обезумевший. Я ощущаю, как грудь моя горит, но одновременно, чувствую, что вот-вот не выдержу и врежу ему по морде. Просто врежу так, чтобы изуродовать его пьяное деградированное от водки и злобы лицо, я почти на грани…

      Ещё два удара в грудь. Я почти не выдерживаю, но тут он резко переводит на хук в челюсть и от удара я слетаю с кровати, слыша только свист в ушах.

      Пытаюсь встать, но получаю удар ногой по лицу.

      -Иди от сюда на хуй! – орёт Бритнев.

      Встаю, выхожу из кубрика. Иду в туалет.

      Прохожу по коридору мимо сослуживцев и они смотрят на меня глазами, полными ужаса.

      Все моё лицо залито кровью из рассечения, а я сам… улыбаюсь, дабы не проронить лица, хотя в душе, мягко говоря кошки скребут.

      -Ебать, они нас убивают. – слышу чей-то отдалённо знакомый голос.

      Захожу в туалет, смотрю на своё окровавленное лицо.

      -Это тебя кто? – слышу сзади голос Алиева.

      -Упал, ударился о тумбочку.

      -Ты мне эти сказки не говори, нет. Говори, кто?

      Молчу.

      Заходит Молгунов.

      -N-ов, кто тебя так? – спрашивает он.

      -Упал, о тумбочку ударился.

      -Мда, тебе надо быть осторожнее солдат. – Молгунов идёт к кабинкам.

      -Это ты? – Алиев обращается к нему..

      -Да.

      -Нахуя?

      -А чё?

      -Нахуя беспределишь?

      -А твои чё беспределят? Ебать Али, я не вкуриваю, чё ты, вдруг, правильного включил?

      -Ты долбаеб, раз не понимаешь. Мы-другие, а вы один народ, а ты ебашишь своих и доволен от этого. Мы ебашим ваших и тебе нормально. Узкоглазые ебашат вас-тебе похуй.

      -Меня никто не ебашит. N-ов и прочие чмошники – это не я. Им полезно, сильнее станут, а кто сломается – изначально слаб.

      -Ебанутый ты. Даже мы со своими молодыми так не обращаемся, заметь. Вы очень скотского отношения друг к другу. Это единственная беда ваша, а все остальное-её последствия.

      Молгунов смотрит удивлённо на Алиева.

      -Ты чё, Али? Иди бухни водки лучше, развёл тут философию.

      -Сам иди бухай, это всё что ты можешь. – брезгливо ухмыльнулся Али, перевел взгляд на меня, вышел.

      Я умыл лицо, лоб, достал кусок ткани из кармана, приготовленный для воротника, прижал