Когда вернусь в казанские снега…. Антология

Я подожду.

      Сбегал. Принёс.

      – Спасибо, – говорит. – Замечательный был вечер, да? «Среди видений, сновидений, голосов миров иных…»

      С этого дня пропала. То есть в классе-то встречаемся, а ко мне совсем не заходит. Я уже все дела переделал.

      Даже скучно…

      И вдруг – такой вежливый, аккуратный звоночек в дверь. Ага, Вика. Ни томности, ни надменности. Я говорю:

      – Чего не заходишь? Обиделась опять на что-то?

      – Нет, за что на тебя обижаться.

      Прошла она в комнату, в окно посмотрела, у книжной полки постояла, по корешкам книг пальцем провела.

      – Это ничего, – спрашивает, – что я Блока до сих пор не вернула?

      – Я тебе дарю. У меня в другом издании есть, более полном.

      – А-а… Спасибо!

      – Да что ты какая сегодня странная? Ну, рассказывай, с кем познакомилась, с кем роман крутишь!

      – Не болтай ерунды!

      – Слушай, – говорю, – ты вот такая влюбчивая, почему ты в меня никогда не влюблялась?

      – Не знаю… Ты хороший… Даже чересчур. Правильный какой-то, как орфографический словарь. А в мужчине, по-моему, должна быть демоничность…

      – В словаре тоже, между прочим, опечатки бывают…

      Вика ушла. А я стал думать – демоничный я или нет? Заглянул в словарь Ушакова: отличающийся сильным характером, злобный, коварный… Сильный ли у меня характер? А где мне проявлять-то эту силу? Учиться мне легко. Спортом заниматься было интересно, а как тренер решил сделать из меня чемпиона, я сразу ушёл… Картошку чистить не люблю, а попробуй не почисть – запилят!..

      Злобный?.. Чего нет, того нет. Даже не дрался никогда по-настоящему. Как-то не приходилось. Вот Юрка Ермолаев давно нарывается… Сегодня привязался, мол, за меня домашние сочинения предки пишут – они у меня филологи. Так я спокойно сказал: «Не стоит, старик, расстраиваться по мелочам». Или на днях один в подъезде пристал – дай ему закурить и всё! Я говорю: «Завязал с куревом». Он – ругаться. А я ему: «Эллинских борзостей не текох». Посмотрел с уважением и пропустил меня, подумал, наверно, это изыск такой матерный…

      Да… Коварство остаётся. Какое бы, думаю, коварство сочинить?

      А чем она так занята, что на пять минут заскочить не может? В классе слежу за ней – грустная сидит, задумчивая. Главное, в облаках витает она, а учителя меня донимают: «Миша, ты что невнимательный?..»

      Мог бы и сам, конечно, к ней подняться, но у нас это не принято, обычно она ко мне заходит. С чего сейчас-то?

      Пришла. Я даже обрадовался.

      – «Она пришла с мороза, – говорю, – раскрасневшаяся, наполнила комнату ароматом воздуха и духов, звонким голосом и совсем неуважительной к занятиям болтовнёй».

      – Хорошо, – говорит, – жалко, что не ты придумал.

      – Мне тоже жалко, – отвечаю.

      – Миша, покажи мне свои фотографии.

      – Свои? – удивился я. – Зачем тебе?

      – Ну да, помнишь, ты мне показывал, в спортлагере вас снимали?

      – Это пожалуйста! Они у меня в одном конверте… Вот, – говорю, – я здесь хорошо получился. На Жюльена Сореля похож. Или вот. Здесь у меня лицо значительное, мысль читается, это меня перед