Когда вернусь в казанские снега…. Антология

от смущенья всё улыбаюсь, как Мона Лиза. Но то шире улыбаюсь, то уже. И мигаю. А через час уже и веко дёргается.

      По вечерам, во вторник, четверг и субботу – наброски и рисунок. Мы с Лилей в тайцах и топах – то с мячом, то с обручем. Две такие грации…

      Казалось бы, что за работа – ничего не делать? Но постоишь минут десять, изогнувшись, и руки вверх, и так устанешь, как будто целый день мешки грузила!

      Надо бежать на живопись, а у неё опять глаза красные.

      – Знаешь, – говорю я, – вместо тебя можно кролика на стул посадить. Никакой разницы!

      Нарочно грубо говорю. Но на Лильку это сегодня не действует. Всхлипывает:

      – Сегодня… с утра начала: «У тебя год кончается, девятый класс, а ты мотаешься, бог знает где! И пыль везде, и бельё не глаженое…» А я ей, тихо так: «Я, между прочим, к вам в прислуги не нанималась». Она остолбенела. Потом как заорёт: «Да как ты смеешь так с матерью разговаривать?» Хотела я ей сказать, но промолчала, потому что папа вошёл. А она ему: «Твоя дочь обнаглела совсем!»

      – Прямо так и сказала – твоя дочь?

      – Да! Это ты, говорит, её распустил…

      – Ничего себе!

      – Да! Хлопнула дверью. Ушла в свой дурдом психов лечить. Ей самой лечиться надо!

      – А отец что?

      – А папа так виновато: доченька, говорит, ты же знаешь, мама очень устаёт на работе. А дома столько дел! Ты же, говорит, умница наша и помощница. А я молчу как рыба. В потолок смотрю. Он вздохнул и ушёл в свой институт. А я вот бельё гладила и всю дорогу плакала.

      – Ну и зря! Да ты не обращай на неё внимания, раз она такая. Ещё немного терпеть осталось. Всего неделя работы. А там и учёба кончается. Купим тебе билет – и пишите письма.

      …Сижу я, позирую и думаю: а может, и у меня мама неродная? Вчера, например. Ну, бросила пельмени в холодную воду. Ну, не очень, конечно, они красивые сварились. Но ведь никто не собирается их рисовать! А на вкус – какая разница? Зачем же ругаться по пустякам?

      А зимой, когда я ноги промочила и заболела, она ворчала всю неделю. Мол, на работе аврал, конец года, а тут возись со мной! Родную дочь, небось, пожалела бы!

      А папа? Всегда, как задену холодильник боком – он на кухне у нас очень неудобно стоит – папа удивляется: «Ну и корова!» Нет, родной отец вряд ли станет дочь так обидно обзывать! Наверно, у них детей не было, а родственники нажали, чтоб из Дома малютки сиротинку взять! Чтоб всё было, как у людей. Ну, они взяли, а я не такая оказалась – неуклюжая, пельмени в холодную воду бросаю. И вообще… Обратно уж не отдашь, приходится терпеть. Может, и мне с Лилькой на Север уехать?

      Всё! Окончили девятый класс. Скоро получим денежки, и до свидания.

      Мачеха моя как будто чувствует что-то. Вчера ни с того ни с сего села ко мне на кровать: «Давай, – говорит, – я тебя укрою».

      А отчим сегодня опять коровой обозвал. Ничего не чувствует!

      Прихожу к Лильке. Стою у двери, жду, когда там, в комнате, потише будет.

      Венера Ренатовна кричит:

      – Ну с чего, с чего ты это взяла?

      Лилька плачет:

      – Потому что ты не любишь меня!

      – Что за глупости! Ну, может, я невыдержанная бываю. Аты? Ты же сама меня и доводишь!

      Лилька