Очень приятно, Вила́ры. Леони Вебер

кашлянула, чтобы подавить тяжелый вздох.

      – Вообще-то это я не могу звонить, но принимать входящие вызовы могу.

      – Правда?

      Я кивнула.

      – Вот это да, а я и не знал, – покачал головой отец.

      – Так вот, ее сегодня не было на учебе…

      – Это еще почему? – опять перебил отец.

      – Кто-то в ее семье заболел, ей нужно было о нем позаботиться.

      – Это тупая причина, – отрубил папа. – Я таких причин не понимаю. Подумать только, кто-то заболел, и она осталась дома из-за этого.

      – Короче, мне нужно с ней созвониться вечером, – выпалила я главное.

      – Так а что вы будете друг другу рассказывать? – искренне удивился он.

      Действительно, о чем, а главное, зачем, можно разговаривать с людьми.

      – Ну, я объясню ей грамматику, которую мы проходили.

      – Хорошо, но не смейте говорить два часа!

      Интересно, когда я так делала?!

      – Мы поговорим десять минут.

      – Правильно, – обрадовался папа. – Лучше, конечно, пять. А лучше бы вы вообще не говорили.

      Я решила никак это не комментировать.

      – Видишь, я специально тебя предупредила, чтобы у тебя не было стресса.

      Отец остановился посреди дороги.

      – Что ты несешь? У меня нет никакого стресса.

      – Но ты же кричишь на весь дом, когда я говорю по телефону, значит, у тебя стресс, – я специально ввернула это, чтобы заставить его застыдиться и потерпеть эти десять минут без скандалов.

      – В голове у тебя опилки, а у меня нет никакого стресса! – рыкнул папа и поскорее пошел дальше по дороге.

      Мы остановились на парковке за поселком.

      – Я иду пи́сать, – радостно сказал папа.

      Вы, наверное, хотите знать, зачем он об этом сообщил. Дело в том, что у отца этот процесс очень сложный. Он никогда не справляет малую нужду в туалете, как нормальные люди. В общественных туалетах он боится подхватить какую-то заразу, а дома таким образом экономит на счетах за воду – в смысле, не нужно пользоваться сливным бачком. Кроме того, мой папа имеет явную склонность к социопатии, но в отличие от других таких людей, эта проблема у него проявляется не в воровстве, побоях или поджогах, а в писании в неположенных местах. Он получает от этого несравнимое ни с чем удовольствие. Есть у него еще одно проявление социопатии, но об этом позже.

      Папа пошел к краю парковки, а я только сейчас заметила, что на обочине стоит машина. Я подошла чуть ближе и обнаружила, что внутри полно людей, которые смотрят на нас через стекло.

      Я подбежала к папе. Он уже расстегнул штаны.

      – Пап, подожди, не писай, там в машине люди.

      – И что? Чего это тебя люди пугают? – папа продолжал копошиться в штанах.

      – Меня никто не пугает, просто это неэтично – писать при людях, – ну это же правда, тем более, во Франции я никогда не видела писающих на улице при всех мужчин.

      – Да мне пофиг, я писаю где хочу! Если я хочу, мне все равно! Твои с матерью штучки про воспитанность! – кричал он, но штаны все же застегнул.

      – Все