Избранное. Том 2. Александр Станиславович Малиновский

не тяни, там бекасинник в патроне, я устал буквой «Г» стоять. Ты знаешь, где курок?

      Шурка смотрел на Мазилина и лихорадочно искал выход из казавшейся ему тупиковой ситуации. «Венька, ясно, не струсит, будет ждать выстрела, а Мазилин в тупике – ему надо стрелять, на него все смотрят и ждут. А вдруг сдуру да попадет?»

      Но уже в следующий момент он заметил, что неуверенные движения Мазилина обретают какую-то твердость. Тот перебросил одностволку с правой руки на левую, как какой-то краснокожий индеец взметнул ее над головой и издал не очень громкий, но дикий и непонятный воинственный клич:

      – И-и-и-ха-ха-у-у!

      Все оторопели. Никто такой выходки не ждал. В следующий миг лицо и вся фигура Мазилина приобрели такое уверенное спокойствие и деловитость, что вновь всех изумило.

      Он потоптался на месте, делая себе площадку в снегу, и затем медленно стал поднимать ружье. Теперь уже он не обращал никакого внимания на присутствующих. Видно было, что он действовал осознанно и по плану.

      Мазилин начал основательно целиться. Но враз опустил ружье:

      – Венька, постой еще чуток, я передохну. Знаешь, руки дрожат после вчерашнего: солому возили, ну и немножко того, для сугреву, теперь вот вместо опохмелки ты попался.

      – Эх ты, колбаса! – совсем как пацан обозвал Синегубый Мазилина.

      – Трусишь?

      Но Мазилина голыми руками не возьмешь. Он быстро отозвался:

      – Коли б колбасе приставить крылья, лучшей бы птицы не было.

      Шурка потихоньку начал понимать, что хозяином положения становится Мазилин, а не Венька. «Неужели Мазилин опять всех перехитрил?

      – думал Шурка, глядя грустно на Сухова. – Так уж не раз бывало, ведь он известный пройдоха».

      У соседки Пупчихи закричала коза, чуть погодя у самого плетня под навесом смешно начал кашлять баран.

      – Вот ведь чертова скотина… правда, Вень? Я ее терпеть не могу, потому и не держу. А ты, Вень?

      – Стрельнешь или нет? – подталкивал удивительно настойчиво Сухов.

      – Стрельну, конечно, стрельну, погодь чуток-то.

      Мазилин поднял ружье и с каким-то чуть ли не радостным лицом, почти не целясь, нажал курок. Прозвучал сухой щелчок, выстрела не последовало.

      – Осечка, – сказал бодро Мазилин. – Не судьба, значитца!

      – Чего городишь, дай мне. – Венька принял ружье и ловко пальцами одной руки, скользнув по цевью и ложе, переломил одностволку. Лицо его вытянулось в изумлении:

      – Ну ты даешь, ловкач! – Он внимательно посмотрел на стрелявшего.

      – Ловкость рук и никакого мошенства.

      Сухов как-то одобрительно, что было совсем непонятно Шурке, хмыкнул и, шутя, боднул Мазилина головой. Тот громко хохотнул и объявил:

      – Господа хорошие, спектакля сегодня больше не будет.

      Потихоньку все разошлись.

      Шурка вынул перочинный ножичек с двумя лезвиями и начал выковыривать дробь из деревянной калитки. Некоторые дробины засели глубоко, старые трухлявые доски внутри оказались крепкими, а дробь, расплющившись, трудно поддавалась тонкому лезвию, мерзли руки,