Избранное. Том 2. Александр Станиславович Малиновский

воцарилась гробовая тишина. Всех, очевидно, сразила внешность этой женщины. Тряхнув крупной головой с короткими черными кудрявыми волосами, она сказала совсем непривычное в устах взрослых в этом классе:

      – Слабо? Да?

      – А что нужно уметь? – спросила находчивая Ниночка Иванова.

      – Желательно все, – опять энергично ответила гостья. – Но для начала надо просто записаться и в пятницу после занятий прийти для просмотра. Мне нужны артисты в драмколлектив, танцоры в ансамбль, хористы. Наш хор – народный. Мы уже записались на пластинку в Москве, приходите слушать.

      Она пристально посмотрела на притихших ребят.

      – Талант рождается в детстве, а может, конечно, и раньше, понятно?

      Она свободно и заразительно засмеялась. Так в школе никто не смеялся.

      – А я, как бабка-повитуха, помогу, как могу, если будете слушаться. Не теряйте момента!

      – Вот у нас готовый артист есть, Валентина Яковлевна, – вдруг сказал учитель Норкин, присевший на первом ряду за парту, и показал жирным коротким пальцем на Шурку.

      – А ты чего стоишь в углу? – удивилась Плотникова.

      – У стенки, – поправил Шурка. Он берег свою независимость.

      – Петь любишь?

      – Не знаю. Не очень.

      – А что любишь?

      – Кино!

      Все засмеялись.

      – Приходи, попробуем в постановках. На роль Ваньки Жукова тебя попробую. Как твоя фамилия?

      – Ковальский.

      – А имя?

      – Александр.

      – Александр Ковальский! – воскликнула она, подняв левую руку над головой. – Неплохо звучит для сцены.

      …Шурка пришел в ту пятницу в клуб и с тех пор уже не представлял себя без завораживающего общения с этой удивительной женщиной, без того волнения, которое он теперь всегда испытывал входя в клуб.

      «Придет времечко-то…»

      Я смотрю на тебя, Шурка, и думаю: какое же это перемещение народов всяких должно было быть, вторая мировая война случиться, чтобы твой отец – песчинка в море – оказался здесь, в Утевке, и встретился с твоей матерью. И чтобы ты родился. Чудеса да и только. Как будто кому-то это надо?

      Бабушка Груня сидит перед открытым полупустым сундуком, крышка которого изнутри оклеена кусками картины И.Репина «Бурлаки на Волге». Третий слева в толпе бурлак, высокий и в шляпе, очень похож на Большака, который приходит часто к Лобачевым в гости. Только у Большака нет трубки.

      Шурка, продолжая разглядывать картину, просит:

      – Баб, расскажи что-нибудь еще об отце.

      – О каком, Василии?

      – Нет, – глуховато отзывается Шурка.

      Бабушка вынимает наконец-то нужный ей клубок пряжи и, не поднимая головы, не торопясь отвечает:

      – Мать пусть расскажет.

      Шуркина мать сидит с пряжей у окна, там посветлее. Сучит пряжу, принесенную бабушкой.

      – Что тебе рассказать?

      Она ловко поправляет веретено, струны вытягиваются, прялка оживает.

      – Я вот расскажу тебе, чтобы ты наперед знал, больше тебе никто не скажет, окромя