Голоса на обочине. Александр Станиславович Малиновский

бобина. Вначале, когда она едва початая, мы торопим её. Хотим, чтобы крутилась быстрее. Скачут кадры, как в детстве золотые денёчки… Потом разгон берёт она сама. Плавно, кажется, бесконечно так будет. Мелькают лица, города, годы, много чего…

      …Вращаясь, бобина, кажется, убывает незаметно, однако ж со второй половины уже неудержимо… Потом стремительно! Пока на экране не появится: «Конец».

      И тут уж всё: освобождай места для другого кина! Захлопают сиденья, зашаркают ноги… На выход!..

      Он глянул из-под ломких бровей на меня взглядом чистым и ясным. Только-то и сказал спокойно:

      – И я вот приготовился… да что уж?.. готов… на выход!..

      Я было хотел возразить, уйти от такого разговора, когда сразу и обо всём. Приехал-то я на две недели в село с одной целью. Для задуманной документальной повести добрать недостающих подробностей, освежить полузабытое. А тут…

      При первом знакомстве подарил я ему свою книжечку с короткими рассказами. И попал на эти вот разговоры.

      «Надо терпеть, – думаю, – так бывает при первом знакомстве. Потом уравновесится».

      …На фоне обветшалого белесого штакетника, висевшего наискосок от сеней до сарайчика серого постельного белья, показался он мне на миг древним греческим мыслителем. Холодновато-гипсовым и скучноватым…

      «Не так начинается день у меня, – досадовал я мысленно, – лучше бы пройти потихоньку мимо ворот его и – на Самарку! Окунуться в прохладную водицу…»

      Но уйти от разговора почему-то не решаюсь. Ведёт хозяин меня тихим голосом за собой, как бычка на верёвочке.

      Мы переместились уже в сени. Уселись за стол. Хозяйка принесла чайник и большие жёлтые бокалы.

      Наблюдая, как я разливаю чай, Гниломёдов размышляет вслух:

      – Это ж надо, ведь всю жизнь крутил в клубе кино! Столько всего пересмотрел. Думал, много так знаю. Книжки мало читал. Хватало экрана. А тут Дуся, сестра, ремонт с ребятами своими затеяла… Ну и привезла целую тележку книг к нам в предбанник.

      – Топи! – говорит. Отслужили своё.

      А там и Грибоедов, и Тютчев, и Толстой, и Шолохов. Как так можно? Баню книгами топить?!

      Начал читать. И голова кругом. Невежда я! Да какой! И сколько таких! Тьма тьмущая! Толчок они мне дали, эти книги из предбанника!

      Книга и кино – несравнимые вещи!

      Вот возьми Пьера Безухова, Андрея Болконского, которых в кино играют Бондарчук и Тихонов! Я их так всех любил! И героев, и артистов.

      Но сделал я для себя открытие: кино в сравнении с книгой – доска! Ведь сколько они, оказывается, о жизни думают и говорят в книгах: Безухов и Болконский! И как думают! Как говорят! А в кино: один процент всего! Остальное – картинки!

      Промеж книгой и кино – пропасть! Читать надо было бы с ранних лет! Жалко упущенного…

      Сижу, слушаю Николая Петровича и жалею:

      «Не мне бы, – думаю, – слышать такое, а нашим с ним внукам, может, отлепились бы от телевизоров, а так…»

      А Гниломёдов своё:

      – На той неделе поехал в Самару на крытый рынок. Что надо, ничего для меня не нашлось.

      А тут