Голоса на обочине. Александр Станиславович Малиновский

и кажется, что кто-то сейчас руку костлявую протянет… И всё тебе! Каюк!

      Почему тишина?

      Обычно собака залает то на одном конце, то на другом. То кошка мяукнет…

      А тут молчок. Будто всё вымерло.

      Чем дальше в конец наш иду, тем темнее и страшнее. А остановиться не могу… Мысль опять же возникает: если не идти, то что делать?

      Назад – и в Фёдоровку? Кому я там нужен?

      Смотрю, из оврага поднимается белый, нет, седой, шар! Как чья-то огромная голова. И плывёт эта голова прямо на меня. И пасть такая огромная у неё. И никакого туловища у этого чудища нет. Или его не видно? Замаскировано всё. Всё обволакивается лунным, похожим на топлёное молоко, светом. У меня зашевелились волосы на голове. До сих пор помню эту жуть!

      Больше со мной за всю жизнь такого никогда не было. Чтоб волосы фуражку поднимали…

      Думаю: «Надо засвистеть!»

      Пробую, а никак! Губы мои ссохлись, не раздеру их! В полуобмороке стою, а шар мимо меня плывёт уже. И дальше так, к избушке Неумоихи подался.

      Что оказалось-то? Соображаю: туман в овраге густой такой.

      Клочья его отрываются и поднимаются вверх из оврага… Просвечиваются лунным светом… Страшно. И стыдно за себя…

      …Подошёл я к своему дому никакой.

      Опять же необычная тишина во дворе. Дико!

      Дворняги Полкана не слышно.

      Трогаю кольцо у калитки.

      Металлическое звяканье в ответ. Тишина мёртвая. Двор будто затаился.

      «Живы ли родители?» – думаю.

      Появляется отец из сеней. Тихо так, как привидение. Без звука, без света.

      Когда вместе вошли в избу, упал я на лавку.

      – Есть будешь, сынок? – слышу голос родителя.

      А у меня всё перед глазами как в тумане.

      И седая голова отца, и этот шар из оврага… всё слилось в единое. И поплыло куда-то. И я со всем вместе плыву, но придавленный такой тяжестью невообразимой…

      Какое есть? Уснул, не раздеваясь, на лавке.

      Утром спрашиваю:

      – Пап, что в деревне у нас?

      – А что?

      – Ну, мёртвая она? Никаких признаков жизни. Голосов нет, собак не слышно. Света нет.

      – Трансформатор забарахлил, ноне днём обещали дать свет, – отвечает. – Дак, чай, ночью спят все. Предупреждение было про электричество. А собак мы постреляли.

      – Как так? – опешил я.

      – А как у Сидоровых их Пегая взбесилась, покусала некоторых собак и ребятишек, мы и стрельнули всех. Заодно и кошек.

      – И Полкана?

      – Она его первого укусила. Куда деваться?.. Врачи из райцентра приезжали. Сегодня, сказывали, снова будут. Мы тебе писали, чтоб пока погодил с приездом. Или не дошло письмо-то?

      Сактировали

      Промаялся я своё в госпитале.

      Подошёл срок, когда надо решать, что со мной делать.

      А у меня, кроме ранений рук и ног, лёгкие никудышные. Когда сбили поздней осенью, самолёт упал в болото. Долго выходил к своим по холодной воде…

      Про таких, кому осталось жить столько, сколько надо времени, чтобы доехать домой на собственные похороны, мы промеж себя говорили: «подлежит