Чёрная Земля. Василий Павлович Щепетнев

не цепенеть от страха. Не ждать.

      По счастью, никакого хлама не попадалось. Нет хлама, нет и шума. А с другой стороны, и спрятаться труднее.

      Рука нашарила нишу. Вот сюда и забиться. Притаиться мышкой норушкой, сроду не сыщут.

      Ниша поглотила его, Невысокая, пришлось согнуться чуть не в пояс. Не переломится, чай.

      Словно в печь прячется – свод полукруглый, каменный. Да пусть.

      Никифоров попытался перевести дух. Негоже этак… загнанным мышонком. Гоже, негоже… Нарассуждался… До утра сидеть будет. А как он узнает, что утро? Сюда и свет никакой не достанет…

      Теперь он расслышал: это был стон. Короткий, сдавленный, он прозвучал совсем близко, рядом.

      Выстудило все – и напускную браваду, и злость, и даже самый страх. Пусто стало. Пусто. Никифоров словно видел во тьме – видел странным, нутряным взором, так, зажмурясь, видишь круги и шахматные клеточки. Он не жмурился, напротив, и там, где был спуск в подвал, видел человека? морок? или просто кровь бьет в голове?

      Он съежился, теперь хотелось одного – чтобы ниша стала еще меньше, раковиной, панцирем. Вжимаясь в стену ниши он почувствовал, как та подалась, и показалось – его выпихивают, изгоняют наружу.

      Ложной оказалась стена, обманной. За ней – еще ход. На четвереньках Никифоров полз, не удивляясь, даже не думая ни о чем, готовый ползти вечно, только бы не упереться в тупик, тогда…

      За собой он не слышал, чувствовал – отстали, на малость, но отстали. А ходу конца не было. Никифоров замер. Тихо. Кажется, тихо. Ход-то не маленький чего ползти, встать можно.

      Он встал. Нет, в рост голова цепляет, но склонясь – можно идти. Только куда? Показалось, что ход раздвоился. Никифоров стоял, щекой пытаясь уловить малейшее шевеление воздуха. Влево, вправо?

      И опять – стон. Сейчас далекий, тихий, он подстегнул. Дальше, куда-нибудь, но дальше, Никифоров почти бежал, угадывая направление, не всегда верно, ход порой изгибался, и тогда он ударялся о стену, но нечувствительно, стараясь только быстрее направиться, отыскать путь – вперед.

      Новое столкновение вышло иным – ударился о деревянное, и звук от удара отзвучал иначе. Просторнее. Пытаясь нащупать стену, он вытянул руки, но – свободно. И вверх – тоже. И там, вверху, виднелся квадрат – не света, еще нет, но тьмы пожиже. Пот, что беспрестанно заливал глаза, мешал смотреть, и он стер его рукавом мокрой от пота же рубахи.

      Лестница. Обычная приставная лестница, вот что было перед ним. Подвал или погреб.

      Срываясь, он полез вверх, спеша – освободиться, только сейчас он почувствовал, как давила на него толща породы, земля. Ослабшими вдруг руками Никифоров оперся о пол, оттолкнулся, встал.

      Яркий карбидный свет ожег глаза, и в грудь уперлось – острое.

      – Погоди, Микола, то студентик, не признал? – голос был знакомый, но чей?

      – Что с того, может, он – ихний, – но давление на грудь поуменьшилось.

      – Да посмотри, раскровянился как, – луч фонаря сбежал вниз.

      Вокруг стояли мужики, пять, шесть, толком не