Чёрная Земля. Василий Павлович Щепетнев

его тянулся по дому – сбитые половики, поваленные стулья, опрокинутый аквариум – давно пустой, без воды, только галька рассыпалась по полу.

      – Дух какой… – сержант пропустил Игоря Ивановича вперед.

      – Известно, поповский, – уполномоченный споткнулся о лежавший поперек дороги веник.

      – Тут он, тут, – приплясывал у входа Федот.

      – Остынь, Федя, не торопись. Разберемся.

      Скрипнула половица, хлопнула распахиваемая дверь. Кровать – широкая, деревянная. Белое покрывало, а на нем лежал человек, лежал, одетый в темно-зеленую рясу, на ногах – башмаки.

      – Живой, живой, товарищ сержант. Дышит.

      Глаза лежавшего открылись. На бледном лице они, ярко-голубые, казались кукольными, нарисованными, ни удивления, ни любопытства.

      Сержант расстегнул планшет, достал сложенный вчетверо лист.

      – Так… – бумага развернулась с легким хрустом. – Так… Гражданин Никодимов Сергей Николаевич? Могли бы встать, когда с вами власть разговаривает.

      Лежавший не шевельнулся.

      – Не желаете? Ну, да ладно. Гражданин Никодимов, вам официально предлагается сдать все имеющиеся ценности добровольно.

      Глаза не мигая смотрели вверх.

      – Молчим? Напрасненько, – солдат хмыкнул, спрятал бумагу. – Часики ваши стоят. Непорядок, – он потянул за цепь, поднимая груз, толкнул маятник чекуш. – Времечко нынче дорогое.

      Федот пододвинул табурет: – Садитесь, товарищ сержант.

      – Я, пожалуй, выйду, – уполномоченный вопросительно посмотрел на чекиста. Тот пожал плечами. Игорь Иванович скользнул за спину Федота, быстро прошел на крыльцо и – вниз, на траву, к стоящим в ожидании саперам.

      – Ну, как? – осведомился лейтенант. Хорошо ему, чистоплюйчику.

      – Все в порядке. Он там один, товарищи из органов с ним разберутся.

      – Платоныч, заводи лошадь на конюшню, – лейтенант посмотрел на часы – большие, переделанные из карманных, кожаным ремешком пристегнутые к запястью, подышал на стекло и вытер рукавом гимнастерки.

      – Который час, товарищ лейтенант? – старшина знал слабость командира к часам. Дите малое, право.

      – Девять семнадцать. Покурите четверть часика… – лейтенант отправился вслед бричке. Игорь Иванович двинулся было за ним, но, дойдя до края тени, передумал.

      – Голодающий человек боль чувствует слабо, – доказывал Иван старшине, – ему что волк кусает, что комар – едино.

      Старшина тянул очередную самокрутку, изредка сплевывая на землю желтую табачную слюну.

      – Хоромы какие, а, товарищи? – уполномоченный подошел к ним поближе. – В городе пять рабочих семей с радостью в таком доме бы жило, а тут одна, поповская. Да что пять, больше.

      Беспомощный тонкий крик, прерываемый только на вдохе, рвался из дома.

      – А ты говоришь, слабо чувствуется, – старшина затоптал окурок.

      Иван машинально царапал монетой звездочки на стене церкви. Цело ли старое зеркало? Совсем пузырем несмышленым он был, когда мать притащила зеркало из дворца – так все называли усадьбу. Тяжелое, рама железная,